Слепень - Иван Любенко

– А вы злодей, господин присяжный поверенный, – усмехнулся Каширин. – Ни в чём не повинную птичку отравили. Жила себе птаха, летала, горя не знала, а знаменитый адвокат взял и совершил смертоубийство несчастной Божьей твари. Никакого гуманизма.

Ардашев внимательно посмотрел на Каширина. Тот, не выдержав прямого взгляда, невольно отвёл глаза.

– Может, милостивый государь, мне вообще не стоило вам помогать? – спросил адвокат. – Сидели бы здесь, бумажки перекладывали, чаи гоняли, а Приёмышев уже бы исходил пеной и трясся в предсмертных судорогах. Так было бы лучше?

– Ладно-ладно, Антон Филаретович, мы благодарить должны Клима Пантелеевича за помощь, а не язвить. Уймитесь, я вас прошу, – Поляничко вытащил табакерку, понюхал табак и разразился чередой чихов. – Простите, господа, – вытерев нос фуляровым платком, произнёс сыщик. – Булку мы, конечно, отправим в лабораторию. Пусть химики дадут заключение. Оно нам надобно, чтобы потом уличить лиходея в попытке совершить преднамеренное смертоубийство. С этим всё понятно. Вопрос в другом: как нам его отыскать?

– К сожалению, мы не знаем, насколько Слепень одержим идеей приведения приговора в действие, сообразно тех предметов, кои он выслал потенциальным жертвам, – рассудил Ардашев.

– У нас не остаётся иного выхода, как всячески опекать тех, кому он угрожает, – заметил Каширин. – Стоит предупредить всех троих об осторожности.

– Клим Пантелеевич, а не удалось ли вам узнать, кто им принёс отравленную булку? – осведомился Поляничко.

– Преступник, зная, что судья предпочитает именно такой хлеб, купил его, напичкал ядом и передал какому-то мальчишке, который, я уверен, ничего не подозревая, отдал кухарке Приёмышева.

– Одного понять не могу, – задумчиво протянул Каширин, – откуда Слепню известны возможные грехи Бояркина, Приёмышева и Кирюшкиной? Откровенно говоря, нам известно, что обвинения, которые он выдвигает в отношении их, мягко говоря, не совсем беспочвенны.

– Антон Филаретович, – Поляничко строго сдвинул брови, – не стоит озвучивать сообщения агентов, не нашедшие своего подтверждения.

– Здесь я согласен с Антоном Филаретовичем. Преступник имеет доступ к откровениям чиновника, судьи и врача, – высказался адвокат.

– Вот-вот, – закивал Каширин, – а что если он священник и ему исповедовались? Либо сам батюшка не сохранил тайну исповеди? Или матушке поведал, а та ещё кому-то? Почему нет?

– В таком разе он может быть и репортёром. У них сведений не меньше нашего, – предположил Поляничко. – В отношении этого Кухтина у меня нет никакой уверенности. Вдруг он и есть Слепень?

– Нет, что вы, Ефим Андреевич, – махнул рукой помощник начальника сыскного отделения. – Он не способен на серьёзный поступок. А вот какой-нибудь его знакомец – может.

Поляничко окинул присяжного с головы до ног испытующим взглядом и спросил:

– А у вас есть подозреваемые?

– Вы же знаете мой принцип – не спешить с выводами. Однако надеюсь, господа, вы будете держать меня в курсе расследования. В противном случае, я не смогу помочь вам. Свою миссию на сегодня я выполнил.

Ардашев шагнул к выходу.

– Не сомневайтесь, Клим Пантелеевич, не сомневайтесь. Обо всё вас уведомим. Благодарю за помощь. Доброго вам здравия! – искренне выговорил начальник сыскного отделения.

Когда дверь кабинета за присяжным поверенным закрылась, Поляничко распорядился:

– Составьте список всех лиц в городе, владеющих какой-либо информацией по этим трём персонам. Узнайте, наконец, в какие храмы они ходят и кому исповедуются. Мы в цейтноте. Слепень перешёл к конкретным действиям.

Присяжный поверенный прибыл на Воробьёвскую улицу к дому старшего советника Губернского Правления почти одновременно с полицией. Поляничко уже не испытывал судьбу и, получив известие о происшествии, тотчас же протелефонировал Ардашеву.

Тело Бояркина покоилось в кресле. Судебный врач осматривал труп со знанием дела. Полицейский фотограф жёг магний в тарелке и снимал на пластину место происшествия с разных ракурсов. Часы показывали десять вечера. Пахло валерьянкой и золой.

Судебный следователь Леечкин, скрепя железным пером, составлял протокол осмотра места происшествия, изредка поглядывая на Ардашева.

Поляничко, переминаясь с ноги на ногу, с трудом пытался разобрать, через всхлипывания и причитания, слова вдовы:

– Горничная закричала, и я вбежала в комнату. Муж сидел в кресле весь в крови. Не дышал. Лицо изранено. Вокруг валялись тлеющие угли.

– Выстрел был один?

– Да-а! – вдова вновь разрыдалась.

– Благодарю вас. Успокойтесь, пожалуйста. Вы свободны.

Поляничко поманил кого-то рукой через приоткрытую дверь, и появилась горничная.

– Скажите, кто заходил в комнату Виктора Самсоновича?

– Никто. В доме было три человека: Анастасия Мироновна, я и хозяин. Он прошёл в кабинет. Через время раздался выстрел. Я бросилась туда, он в кресле перед камином, окровавленный. Я закричала. Появилась Анастасия Мироновна. Я выбежала на улицу и окликнула городового.

– Камин горел, как я понимаю?

– Да.

– Вы его разжигали?

– Нет, хозяин. Я только поленья в дровницу принесла ещё утром.

– А когда вы зашли после выстрела, что заметили?

– Только головешки по комнате валялись и тлели.

– Ясно. Можете идти.

Поляничко приблизился к стене, провёл по ней ладонью и сказал:

– Понять не могу, откуда здесь и на полу водяные капли?

– Я тоже заметил, – признал помощник начальника сыскного отделения.

– А что у вас, доктор? – осведомился Поляничко.

– Причина смерти ясна. Труп можно оставить дома. Четыре поранения, два из них – в голову и грудь – смертельные.

– Это и неудивительно, – выковыривая из стены перочинным ножом кусок расплющенного свинца, изрек Каширин. – Стреляли пулями особой конструкции – охотничьим жаканом: в центре при отливке оставили полость, её заполнили мелом. Благодаря этому, при попадании, она разрывается и животное, даже при ранении, гибнет от обильной кровопотери. А что говорить о человеке!

– Знаете ли, господа, я сам охотник, – признался судебный медик. – Некоторые мои знакомые по бокам такой пули делают ещё и небольшие надрезы, чтобы при вылете из гладкого ствола она под напором воздуха получала вращение на манер винтовочной.

– Это заблуждение, – не согласился присяжный поверенный. – Никакого вращения быть не может.

– Но в данном случае, мне непонятно, кто стрелял, – вмешался в разговор Леечкин. – Тут же шесть пуль. Откуда они, если, по словам горничной, выстрел был один? Что-то здесь не так.