Слепень - Иван Любенко

Уже через два часа Приёмышев встретил адвоката в коридоре, пригласил в кабинет и поведал историю о письме с угрозами и странной посылке. Присяжный поверенный слушал внимательно, не перебивая. Затем, спросил:

– Скажите, а вы не собираетесь гащивать на днях, или, может, сами намеревались пригласить к себе кого-нибудь?

– Сегодня у младшей дочери день Ангела. Ждём гостей к семи.

– Не возражаете, если я приду чуть раньше? Возможно, мне придётся осмотреть ваш дом, не привлекая внимания окружающих.

– Безусловно. Так мы и вас приглашаем!

– Благодарю, но у меня дела. Смогу выкроить время только на осмотр вашего жилища.

– И то хорошо. На полицию нет никакой надежды.

– Не беспокойтесь. Буду у вас без четверти семь.

– Благодарю.

Ставропольское небо в конце января переменчиво. В полдень облака напоминают огромную воздушную перину с голубыми, оставшимися ещё от солнечного утра, просветами. К вечеру небосклон затягивается тёмно-синей пеленой и кажется, что всё в мире поменялось местами: и земля, и небо, и море – оно теперь прямо над головой. Только волны не катятся, они замерли и ждут прихода северо-западного ветра. Морская синева разлилась по крышам домов, по снежному Таманскому лесу, по улицам и площадям… На тёмном фоне купол колокольни Андреевского храма ещё сильнее сверкает золотом и смотрит надменным великаном на всю северную часть города. Поневоле задумаешься и о Боге, и о скоротечности жизни.

Клим Пантелеевич повернул ручку дверного механического звонка особняка судьи Приёмышева. Открыла горничная. Ардашева ждали и, приняв пальто, сразу провели в гостиную.

– Позвольте представиться, присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев.

– Лидия Макаровна, – улыбнулась хозяйка.

– Мне известно, что сегодня у вас торжество, и я бы хотел ознакомиться с блюдами, которые будут поданы на стол. Вполне вероятно, что существует угроза жизни вашему супругу. И я здесь, как раз по его просьбе, – объяснил Ардашев.

– В этом нет никакой тайны. Собираемся удивить гостей популярным в Европе, но малоизвестным в России, кушаньем. В прошлом году мы отдыхали с мужем во Франции и Швейцарии. Там отведали довольно необычное для нас угощение. По-французски называется «фондю».

– Изначально считалось едой пастухов.

– Да-да, нам рассказывали. У нас и посуда, и приборы для этого есть. Изготовили местные умельцы.

– А кто приобретал продукты?

– Кухарка.

– Я бы хотел с ней поговорить. Мы можем пройти на кухню?

– Конечно.

Миновав анфиладу комнат, Клим Пантелеевич вместе с хозяйкой оказался там, откуда доносился смешанный запах специй, плавленого сыра и коньяка. У плиты орудовала женщина лет сорока. По её спокойствию и чёткости движений было ясно, что она мастер своего дела.

– Авдотья, отвечай на вопросы, которые тебе задаст этот господин, – велела Приёмышева.

– Скажите, какие именно продукты будут опускаться в расплавленный сыр? – осведомился Ардашев.

Повариха пожала плечами.

– Для гостей мы закупили сдобные булки, а для Павла Филипповича буханку из ржаной муки грубого помола. Он единственный, кто такой хлебушек с фондёй жалует.

– Такое у него предпочтение, – смутилась Лидия Макаровна. – Говорит, для желудка полезно.

– Я хотел бы на него взглянуть.

– Принеси, Авдотья, – приказала хозяйка.

Кухарка тут же исчезла и через несколько мгновений появилась снова. В руках она держала, завёрнутый в бумагу ржаной хлеб.

Клим Пантелеевич осведомился:

– Он был завёрнут в эту бумагу?

– Ну да…

– Кто за ним ходил?

– Булочник мальчишку прислал.

– Раньше вы этого посланника видели?

– Не доводилось.

– А откуда на бумаге такое большое пятно?

Повариха пожала плечами:

– Не знаю. Так и было.

– Где находится хлебная лавка?

– Тут недалеко. Через пять домов. Саркисов торгует.

Ардашев, повернувшись к Приёмышевой, сказал:

– Эту буханку я заберу. Думаю, будет лучше, если за хлебом вы пошлёте кого-то из прислуги. И пусть она сама выберет булку с полки. Честь имею кланяться.

Уже на улице присяжный поверенный отломил кусок хлеба и бросил на снег. Мгновенно прилетела огромная ворона и начала клевать. Не прошло и полминуты, как птица упала замертво. Он обернул остатки хлеба в бумагу и, подняв трость, остановил извозчика.

– Полицейский переулок.

Полицейское управление располагалось рядом с пожарной частью. И там, как всегда, было шумно. Городовые, околоточные, сыскные агенты, подследственные, привезённые из тюремного замка в ручных кандалах… Служащие куда-то торопились, и были заняты, все, кроме, пожалуй, арестантов. Городовой, хорошо знавший Ардашева, проводил адвоката в кабинет начальника сыскного отделения и его помощника.

– Добрый день, господа, – выговорил Ардашев с лёгкой, слегка ироничной улыбкой.

– Если он добрый, – пробубнил Каширин, не вставая с места.

Поляничко же, завидев присяжного поверенного, поднялся из-за стола и протянул руку:

– Что привело вас, Клим Пантелеевич?

– Ко мне обратился судья Приёмышев, чтобы я отыскал злоумышленника, грозящего ему скорой расправой. Искать этого Слепня – не моя профессия, а вот предотвратить возможное преступление – долг любого человека. Как вам известно, на днях судье прислали в посылке вилку для нарезки и кусок сыра. Оказалось, что именно сегодня его жена принимает гостей по случаю дня Ангела их младшей дочери. Я наведался к ним и узнал, что главным блюдом на столе будет швейцарское «фондю» – расплавленный сыр в котелке с разными добавками. В него присутствующие с помощью вилок на длинных ручках макают разного рода хлебные изделия. Только вот Приёмышев предпочитает не белый хлеб, а ржаной из муки грубого помола. Кроме него никто такой не ест. Подобную булку и доставили, – Ардашев положил хлеб на письменный стол полицейского.

– И что? – осведомился Поляничко.

– Он отравлен.

– Как вы это определили? Неужто проводили химический анализ?

– Нет, конечно. Я обратил внимание, что бумага, в которую заворачивали хлеб, в нижней части булки, имеет два пятна с характерным запахом. Отсюда сделал вывод, что в саму буханку шприцем ввели немалое количество синильной кислоты. Но закон всемирного тяготения никто не отменял, и ядовитая жидкость устремилась вниз булки, испачкав бумагу. Выйдя на улицу, я отломил кусок и бросил вороне. Она сдохла, после того, как склевала мякоть.