Мертвое море - Тим Каррэн

— Она кишела пираньями, — сказал Сакс. — Арестантов обгладывали до костей прямо на глазах у датских солдат, которые расположились у реки.

— Напомните мне, чтобы я оставался на суше, — пробормотал Джордж.

— Ты был там, куда мы направляемся? — спросил Менхаус.

Сакс вынул сигару изо рта, посмотрел на тлеющий кончик.

— Один раз, десять лет назад. Мы строили мост через реку Мара. Это к западу от того места, куда мы направляемся.

— Ну и как там было? — спросил Фабрини.

— Как в аду, вот как. Мы были глубоко в джунглях. Повсюду болота. Москиты и мошки накрывают тебя как одеялом. Мужики смеялись над жучиным соком, который мы принесли с собой. Через некоторое время нас так закусали, что мы стали обмазывать лица и руки грязью, как нанятые нами местные. Но это не отпугивало ни пиявок, ни чертовых змей.

— Змей? — ахнул Сольц. — Я не люблю змей.

— Он не любит длинные, болтающиеся штуковины, — сказал Фабрини. — Они напоминают ему то, чего у него нет.

— Я более чувствителен к определенным вещам, чем вы, — попытался оправдаться Сольц, но Фабрини на это лишь закатил глаза.

Сакс проигнорировал их перепалку:

— На третий день из-за укуса змеи мы потеряли человека. Он был из местных, рубил в джунглях дерево для опор. Его укусил бушмейстер. Большой ублюдок, футов десять, наверное. Выполз из норы в грязи и укусил парня в лодыжку. Мы вкололи местному противоядие. Не помогло. Через двадцать минут он умер.

— К черту! — сказал Фабрини. — Ты ничего не говорил о подобном дерьме!

Остальные побледнели, как Сольц, который стал на тон темнее свежих сливок.

— Можешь в любой момент повернуть назад, — сказал Джордж Фабрини.

— В реке водились водяные змеи. Пару парней они укусили, те заболели, но все обошлось. После смерти первого парня мы стали очень осторожны. По крайней мере, мы так думали, пока не погиб Томми Йохансен, — неторопливо рассказывал Сакс, на его лице впервые появилось какое-то подобие эмоции.

— Что случилось? — спросил Менхаус. — Тоже змея?

— Крокодил. Никогда не забуду. — Сакс выдохнул облако дыма. Слышно было лишь вой ветра, шум разбивающихся о нос волн и гул турбин. — Я всякое в жизни повидал. Во Вьетнаме у меня даже была ручная змея, пятнадцатифутовый питон, послушный, очень кроткий. Он у меня отгонял крыс от лагеря. Потом стащил ребенка у какой-то шлюхи, которая оставила того одного, а сама ушла сосать члены. Я видел, как вьетконговца поймал тигр. Мы просто смотрели, как тот рвет на куски этого болвана. А потом под наши аплодисменты он утащил узкоглазого в джунгли. Тигр был на нашей стороне. В Парагвае я видел, как одному парню ягуар дал когтями по лицу, ослепил его. Я наблюдал за тем, как домашний питбуль падает в Амазонку и пираньи превращают его в фарш. В Боливии я даже один раз видел, как одного мекса закусали до смерти пчелы. Но все это ни в какое сравнение не идет с гибелью Томми Йохансена. Мы с Томми много лет строили вместе доки в Рио и Сальвадоре. Были хорошими друзьями. Однажды, во время работы над чертовым мостом, один из местных упустил плот и тот понесло вниз по реке. Томми взбеленился. Он схватил этого парня за ухо, подвел к воде и заставил плыть за плотом. Я видел, что потом случилось. Крокодил был, наверное, футов в двадцать — двадцать пять длиной, больше, чем гребаный холодильник. Злобный ублюдок. Зубы как железнодорожные костыли. Он выскочил из воды, из грязной, коричневой, как дерьмо, воды… — Голос Сакса дрогнул, и ему пришлось ненадолго замолчать. В его глазах стояли слезы. Он медленно вздохнул.

— Гребаная ящерица у всех на глазах схватила Томми за пояс. Мы услышали, как затрещали кости. Кровь хлынула во все стороны. Томми все кричал и кричал. Местные кричали. Кажется, я тоже кричал. — Он облизнул губы. — Томми был здоровенным парнем. Шесть футов пять дюймов ростом, и триста фунтов весом. Сплошные мускулы. Но для того гребаного крокодила он был все равно что тряпичная кукла. Зверюга мотала Томми туда-сюда, пока у него не кончились силы. Когда мы спустились к реке, крокодил стащил Томми в воду. Я видел, как он утянул его на глубину, как руки Томми несколько раз дернулись, как будто он с нами попрощался.

Все молчали. Спустя минуту Джордж спросил:

— Вы нашли его?

— Нет, не нашли, только его шляпу. Тот крокодил больше не возвращался.

— Не хочу, чтобы меня съели, — проворчал Менхаус.

— Я тоже, — сказал Фабрини. — К черту.

— Это был кайман, — проговорил Кушинг. — Наверное, кайман. Большой черный кайман.

— Знание названия не вернет парня, — заметил Кук.

Все смотрели на него не отрываясь: они впервые услышали от Кука нечто отличное от ответа на прямой вопрос. Логика его замечания заставила всех замолчать.

— Да, точно, кайман. Должно быть, он, — наконец произнес Сакс. — Может, там, куда мы направляемся, не будет так плохо, не будет ни крокодилов, ни гребаных кайманов. Только остерегайтесь змей. От насекомых есть спрей. Там достаточно безопасно. Просто будьте осторожны.

— Так ты поэтому нам все это рассказываешь, Сакс? — спросил Кушинг. — Чтобы мы были осторожны?

— Да. Джунгли — это первобытный мир, помните это. Хозяева там не вы, а сами джунгли. Лучше проявляйте к ним уважение, потому что они уж точно не будут проявлять его к вам.

— Что-то мне как-то нехорошо, — сказал Сольц. Он отодвинулся от стола и выскочил за дверь, оставив ее открытой. Под напором ветра она ударила о переборку.

Вскоре появился старший помощник капитана, Гослинг:

— Задраивайте за собой люки, мать вашу, иначе скормлю вас рыбам.

Он захлопнул дверь и исчез.

Менхаус и Фабрини вышли за ним следом, жалуясь на работу, на жизнь и на природу в целом. Кук молча выскользнул за дверь. Остались только Кушинг, Джордж и Сакс.

— Нужно немного поспать, — сказал Кушинг.

— Ага, — согласился Джордж, отодвигая поднос с наполовину съеденным ужином. Аппетит у него снова пропал. Его тошнило.

— Ты идешь, Сакс?

— Нет. Я, наверное, останусь, помяну друга.

Кушинг и Джордж стояли, не зная, что сказать.

Сакс поморщился:

— Чего вам надо? Валите с глаз долой!

И они ушли, оставив его в одиночестве.

Гослинг облизнул обветренные губы и закурил трубку.

Что-то было не так.

Он стоял перед рулевой рубкой, его взгляд блуждал по палубе. Она была освещена, так что он мог видеть все. Ничего такого… и все же что-то было не так. Он чуял это нутром. Быть может, это был инстинкт, интуиция — название не имело значения: что-то действительно было не так, но Гослинг не понимал, что именно. Он чувствовал ровный гул двигателей у себя под ногами. Дело было не в механике. После долгих лет, проведенных на грузовых судах, Гослинг научился чувствовать любую механическую неисправность, как человек чувствует недуг, поразивший его тело. Это было похоже на шестое чувство, которое развивается, если ты знаешь море, знаешь свое судно, как оно себя ведет, как реагирует и отвечает на порывы ветра и движение волн.