Хулиганка и бунтарь - Виктория Александровна Килеева

и сели в набитый автобус.

— Местов нет, — мрачно констатировала Катя.

— Одно есть! — Люся проскользнула к свободному месту. Ноги не помещались, и она выставила их в проход.

— Ой, не льсти себе, — с издёвкой улыбнулась Катя. — Длинноногая нашлась.

— Должно же у меня быть хоть какое-то достоинство.

Через двадцать минут они копались в тряпках.

— Бедный Кристиан Диор, — поморщилась Катя. — Мужик умер полвека назад, а на нём по-прежнему делают бабки, нагло присваивая его имя к тому, до чего он не то, что не дотрагивался, а даже не дожил.

— Смотри, какая шапка. — Люся нахлобучила на себя блестящего бастарда шлема и банданы, который вопреки всему ей жутко нравился.

— Ага, знаешь, на что теперь похожа твоя голова? На диско-шар! Ты ещё покружись — мы точно, как на дискотеке, будем.

— А я всё равно её возьму.

— Лысюк, не смей!

Но Люся, как Данко сердце, уже несла шапку на кассу. Бедная студентка и гламурная дива вели извечную борьбу за Люсину душу, поэтому вынужденная экономия всегда сменялась неуёмным мотовством.

— Надеюсь, ты не наденешь это прямо сейчас? — опасливо спросила Катя.

— Прямо сейчас и надену.

— Тогда считай, что мы не знакомы… Кстати, как там твой мозгоклюй?

— Каждую ночь его во сне вижу.

— Вот скотьё — он ещё и сниться тебе смеет. — После курсов Катя даже ругаться пыталась на французский манер.

— Ладно, потопала я к Изотоповне.

— Только диско-шапку спрячь.

Научная руководительница дипломной работы Надежда Изотоповна, несмотря на седые годы, была поистине женщиной-праздником:

— Людмила, я не думаю, что аттестационной комиссии будет интересно узнать, что «блуд» и «бл…дь» — это однокоренные слова. Родство лексем «колено» и «член» тоже выкинь. И вообще — поменьше секса, а то некоторые преподаватели настолько заслуженные, что уже давно всё забыли, и не стоит напоминать им об этом в такой неуютной обстановке, как защита диплома. А вот «неряха — наряжаться» и «ворчать — ворковать» мне нравятся — тут уже явный парадокс и родство противоположностей.

— А как вам «работа» и «раб»?

— Интересно, — кивнула преподавательница. — Только очень уж грустно.

Тот день не задался с утра.

Накануне Люся договорилась с Денисом, что сразу после учёбы поедет к нему. Всё утро она была рассеянно-весёлой и почти не замечала ни постылые стринги, надетые специально по такому торжественному поводу, ни оттягивающую плечо сумку, хаотично набитую, помимо книг и тетрадей, косметикой, зубной щёткой, полупрозрачным халатиком и запасными трусами. Всё это было для НЕГО.

На паре древнерусского языка Люсе пришлось читать и переводить текст чьего-то жития. Едва разбирая старинный шрифт, она наткнулась на слово «комонь». Люся помнила, что оно означает «конь», но куда поставить непоседливое ударение, не знала и, вконец растерявшись, выдала:

— Come on!

Группа взорвалась. Жанна Вальтеровна ударилась в гнев.

О своём позоре Люся решила умолчать и Кате, с которой она встретилась на следующей паре, ничего не рассказывать. На лекции по русской литературе, в основном, поминали Пушкина и его «Выстрел».

— У меня сегодня ночью венок Пушкину с полки упал, я чуть не поседела… — шёпотом доложила Катя.

Люся пришла в себя не сразу:

— Ты хранишь дома венок с могилы Пушкина?!

— Это сборник стихов в его честь так называется — «Венок Пушкину».

Словно вторя Кате, Беатриса Геннадьевна с неподдельно-страстным чувством заметила:

— Александр Сергеевич был, несомненно, светилом…

Люся машинально нацарапала: «АС — 0». Устав тайком поправлять осточертевшие стринги, она не вытерпела.

«Жду не дождусь, когда тебя увижу. Мне что-нибудь купить?» — с щедрой россыпью смайликов написала она Денису.

«Извени, севодня не получиться», — с тремя ошибками разом ответил Денис.

Мир дрогнул и рухнул в один миг. И Люсе казалось, что она сидит на его руинах, а жизнь вокруг остановилась.

— От кого молния? — вернула в аудиторию Катя.

— От Маши, — неубедительно соврала Люся.

— Тогда чего ты побледнела, как мертвец?

— Да ничего. Устала.

Замешкались дрожащие пальцы. Сдерживаясь изо всех сил, Люся молнировала в ответ:

«Почему?»

«У меня дела. Давай в другой раз».

«Какие ещё дела?»

«Важные. До завтра».

Но Люся знала, что никакого завтра не наступит. Ей хотелось плакать. Или рычать. Она должна была сделать хоть что-то, чтобы выпустить на волю душившие её душу эмоции — злость, отчаяние, ненависть к стрингам…

Люся снова усомнилась в себе как в женщине.

«Я это заслужила — иначе и быть не могло. Конечно, за что меня вообще можно любить? Ведь не за что! НЕ ЗА ЧТО. Нет, стой, прекрати! Надо развивать в себе уверенность, независимость. Ну вот, опять всё сводится к борьбе с самой собой. Я слишком завишу от него, от других, от всякого доброго слова, а сама я ничто, я ничто, я ничто…»

Сурово дёрнув веком, Биссектриса Геннадьевна продиктовала:

— Герой рассказа Мечин сражается на дуэли[10]…

«Герой рассказа мечен, сражается на дуэли», — рассеянно записала Люся.

— Но его враг получает право первого выстрела…

«Но и в овраг получает право первого выстрела».

— После пар пойдёшь на конференцию? — голосом заклинателя змей спросила Катя.

— На ту, где ряки будут выступать? — без интереса отозвалась Люся.

— Ага. Я пойду — заодно «френч» попрактикую.

Научная конференция с ряками вряд ли могла заменить Дениса и скрасить одинокий Люсин вечер, но другого не оставалось.

Одна из групп факультета русской филологии называлась РЯКИ, «русский язык как иностранный». Поначалу ряками студенты звали тех, кто преподавал русский язык за рубежом, однако со временем семантическое поле этого слова расширилось, и будущие филологи именовали ряками всех иностранцев подряд. Правда, как всегда выбивавшаяся из толпы Катя упорно называла их «иносранцами».

— Ну что, пойдёшь? Ты же никуда не собиралась?

Меньше всего на свете Люсе хотелось слушать желчные Катины речи по поводу Дениса, и она энергично покачала головой.

— Нет-нет, я абсолютно свободна.

Вместо третьей пары была факультативная