Хулиганка и бунтарь - Виктория Александровна Килеева

переписали. — Биссектриса Геннадьевна презрительно дёрнула веком и вместо намечавшегося «отл.» черканула оскорбительное для Люси «хор.». А в заключение добавила: — Раскольников был по натуре… добр.

Готовила Люся неважно, но мириться с этим не желала. Как-то вечером она затеяла мороженое. Купить его было бы проще, но хоть Люся и не застала эпохи пионеров, лёгких путей она не искала.

Денис пришёл, когда она уже полчаса насиловала миксером ядерную массу из сливочного масла, молока и сахара.

— И что это будет? — спросил Денис.

— Контекстуальный суррогат мороженого, — хмуро отозвалась Люся.

— Кто?

— Как бы его переосмысленный эрзац.

— Ну то, что это эрзац, я вижу. Только на мороженое он мало похож.

— В крайнем случае, можно фрактально конвертировать его в тесто и испечь пирог. Квинтэссенция теста у нас уже имеется.

— Люсь, хватит говорить со мной на каком-то жаргоне! — оскорбился Денис.

— Нормальный филологический социолект, — пожала плечами Люся.

— По-моему, ты тупо умничаешь.

— Неправда, я всегда так изъясняюсь, когда готовлю. Обычная попытка компенсировать недостаток навыков знаниями.

— Женщине полезней уметь стряпать, чем болтать мудрёные слова, я так считаю.

— А мужчине полезней рубить дрова, чем пить пиво, — и что? Каждый делает то, что умеет. Ничего не поделаешь, если болтать мудрёные слова всегда выходило у меня лучше, чем стряпать.

Тогда Денис впервые посмотрел на свою девушку с подозрением. Мороженое не состоялось, зато состоялся крайне маслянистый пирог.

Восьмого апреля Денис позвал Люсю на свой двадцать третий день рождения.

Среди гостей были три его друга, а также по неясным причинам зачисленная в друзья бывшая девушка Надя, весь вечер старательно смотревшая на Люсю с притворной небрежностью. Та рассеянно отметила, что бывшая Дениса недурна собой и тоже блондинка, только, в отличие от Люси, крашеная — последнее обстоятельство порадовало её особенно.

Люся вручила имениннику дартс и самодельную открытку, на которую были употреблены разноцветный бисер, перья из подушки и засохшая акварель. Денис долго изучал её рукотворный шедевр.

— «Аз тебе жалею». Ты чё, со мной из жалости?

— Это «я тебя люблю» по-старославянски. Глагол «любити» означал тогда плотскую любовь, а «жалити» — настоящую.

— «Эго се филео», — напряжённо прочитал Денис.

— А это то же самое, только по-древнегречески.

— А нормально написать нельзя было?

— Ну я же всё-таки филолог, — смутилась Люся. — Из филфака вообще нормальными не выходят.

— А тут вообще по-английски. Чё это такое — «дже таим»?

— Je t’aime, «я тебя люблю» по-французски. Это мне Катя подсказала.

«Ты где?» — тут же написала помянутая Катя.

«Я на дне», — быстро отрапортовала Люся.

«Лысюк, тебя куда занесло?!»

«Я на дне рождения Дениса».

«А-а. Ты там, небось, скучаешь среди его “высокоинтеллектуальных” друзей?»

«Неправда, мне тут очень нравится!»

Десятого апреля была дата — месяц со дня знакомства. Денис позвонил, когда в предвкушении его прихода Люся ответственно натирала себя йогуртовым кремом.

— Люсь, — сумрачно начал Денис.

— Что?

Он несвоевременно прокашлялся.

— Люсёнок, у нас с моей бывшей… Ты ж её помнишь? Короче, снова… того.

— Чего? — Люсю всегда раздражало его неумение связно выражать свои мысли и расчленённость высказывания, свойственная разговорной речи.

— Ну снова… того… закрутилось, — выдавил наконец Денис и, будто спохватившись, добавил: — Ты извини.

Крем был немедленно послан к чёртовой матери.

— Почему?!

— Мне с ней как-то… легче. А ты для меня сложная какая-то. И странная.

Пять минут спустя Люся неистово швыряла по полу швабру.

— Я прекрасно проживу без него, я прекрасно без него проживу, — твердила она. — Ну и пошёл ты! Всё отлично, всё хорошо…

«ТО ЕСТЬ СОВСЕМ ПЛОХО».

Трудовая терапия не помогла — Люся села на мокрый пол и разревелась. Такой её и застала Катя.

— Лысюк, что с тобой?

— Его сонет превратился в памфлет.

— А конкретней?

— Не любит он меня больше.

— А разве любил?

Люся зарыдала ещё пуще.

— Денис меня бросил. И он меня бросил!

Катя многозначительно помолчала, а потом призналась:

— Если честно, то я за тебя рада.

— Почему это? — звонко всхлипнула Люся.

— Вы друг другу совершенно не подходите.

— Неправда. Когда я без каблуков, мы одного роста.

— Я не об этом, — отмахнулась Катя. — Вы стоите на разных ступенях развития. Хотя… глядя на тебя сейчас, я начинаю в этом сильно сомневаться.

Люся принялась вытирать глаза.

— Зато он красивый и сильный.

— Где сила, там уму могила. Люсь, вообще-то, чтобы облегчить душу, ты должна сейчас активно его ненавидеть и изыскивать в нём всякие недостатки — благо, их немало.

— Как я могу ненавидеть любимого человека?

— Да хотя бы за то, что он тебя не любит. В конце концов, вспомни о чувстве собственного достоинства. Не срами честь филолога. Это кощунство — плакать по такому идиоту. Надо забить на него и забыть, будто его и не существовало.

— И как это сделать?

— Элементарно. Для начала очистим «тело». — Катя без спроса завладела Люсиным телефоном. — Надо удалить его номер, фотки и… его рожу с заставки тоже долой.

— А общие фотографии можно оставить?

— Не-не, всё к чертям.

— Даже если я на этих фотках хорошо получилась?

— Тем более, если ты на них хорошо получилась.

— А если его вырезать?

— Только удалить! Всё равно на фотках, где ты красивая, ты никогда на себя не похожа.

— Ну спасибо, — обиделась Люся.

— На здоровье. Запомни: если тебя бросили, красота тебя не спасёт. Тебя спасёт только чувство юмора.

Люся издала печальный стон.

— Не ной. Вещи его остались?

— Да.

— Щас на помойку всё снесём.

— Кать, я не могу его одежду выбросить!