Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста - Алексей Всеволодович Малашенко

мы на генерала, как положено по уставу. Для нас он был неизвестным, непонятным существом, как в сериале «Пришелец». Вот только пришельца в погонах никто не боялся.

Теперь поставьте себя на место Положенцева: выстроились, точнее столпились, штафирки с неуставными лицами, переглядываются да еще и плечами пожимают. Да еще и одеты с нарушениями «формы одежды» (есть такое армейское выражение, означающее все, что на тебе надето – от шапки до сапог, причем за нарушение этой самой «формы одежды» могут и наказать).

На правом переводческом фланге топтался немолодой азербайджанец в офицерских погонах без звездочек и в пирожке вместо фуражки. В таких пирожках во время ноябрьского парада стояли на Мавзолее члены Политбюро ЦК КПСС. За ним построились рядовые, за ними лейтенанты, потом опять рядовые. Построить нас в соответствии со званием или ростом никто не догадался. Генерал не знал, с чего (с кого) начать.

Начал он с «пирожка», представившегося «такой-то, такой-то – офицер без звания». Генерал остолбенел. Потом донеслось: «Такого не бывает, вы что, здесь охренели?» – повернулся он к одному из местных начальников. Ответом было молчание. На следующий день офицер без звания получил звездочку и в один миг стал младшим лейтенантом.

Несчастный генерал отправился на левый фланг и продолжил обход. Я стоял где-то в середине строя. Пройдя мимо, он опустил взгляд и увидел шинель выше колен – подрезали ее несколько человек, и каждый хотел как лучше. Наши глаза встретились.

«Это, б…, что?» – задал он вопрос, наверно, самому себе.

Потом повернулся и пошел вдаль. Смотр на этом закончился. Говорят, что наш генерал хотел проинспектировать еще и арабов, но его, к счастью, отговорили.

В Центре обучались египетская бригада и сирийский дивизион ПВО. Сирийский и египетский народы, мягко говоря, между собой не всегда дружат. Об этом, например, тактично упоминает в своей книге «Арабы» Ольга Бибикова. Это не помешало им скинуться в 1958 году на Объединенную Арабскую Республику (ОАР), прожившую до 1961 года. От ОАР у меня сохранились лишь почтовые марки. С институтских времен помню текст (его было приказано заучивать наизусть): «Арабское единство – есть истинная реальность». В Марах, когда сирийцы узнали, что они случайно вымыли после обеда тарелки за египтянами, то заставили их, египтян, перемывать всю посуду.

Вскоре выяснилось, что приехал я в Мары зря. Переводчиков, работавших с техникой, было в избытке, и меня некуда было пристроить.

Гражданские переводчики маялись с технической терминологией, которой их никогда не учили, и выкручивались как могли. Бывало так: арабский гость брал в руку деталь, произносил ее название, а несчастный переводчик заучивал новое словечко.

Легче было курсантам Военного института иностранных языков (ВИИЯ). Их техническому переводу худо-бедно учили. Они смотрели на гражданских с оттенком снисходительности, элегантно носили курсантскую форму и, пользуясь современным сленгом, тусовались отдельно.

Короче, за ненужностью по части технического перевода, попал я на спецкурс «Советский Союз», где не было никаких терминов, зато требовалось рассказывать о Советском Союзе, доказывая его преимущество перед всеми прочими, а заодно ежеутренне выступать с правильной политинформацией.

Делать это для своих – раз плюнуть. Но вещать арабам на арабском языке… Да еще отвечать на их вопросы… Лучше уж про рычаги, выключатели и гайки.

Итак, курс «Советский Союз». Первые десять минут арабскому контингенту интересно, причем не сам курс, а то, как щебечет переводчик. По выражению их лиц видно, что переводчик переводит «смешно», но это и хорошо, потому что хоть таким образом держит внимание аудитории.

Лекции по этому циклу были просты, но специфика аудитории никак не учитывалась. Читал их старший пропагандист полка старший лейтенант Б-ц, которому никто не объяснил разницу между советским и арабским сержантом. К тому же лектор не всегда аккуратно слушал программу «Вести» и мог произнести совсем уж непонятое.

Однажды он поведал о визите Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР Николая Викторовича Подгорного в Рюрию. Это сообщение переводил коллега из Ленинграда.

– Куда? – переспросил он.

– В Рюрию, – повторил лектор.

Переводчик перевел. Но червь сомнения в душе остался, и вечером он обратился с вопросом к коллегам. Самого сообразительного из нас внезапно осенило: может, речь шла о Социалистической Федеративной Республике Югославии, аббревиатура которой СФРЮ действительно звучит, почти как была «Рюрия».

Мне как-то досталось переводить рассказ о субботниках, в том числе о первом коммунистическом субботнике, в ходе которого, – дело было в 1918 году, – железнодорожники отремонтировали паровоз. Арабских военнослужащих этот момент нашей отечественной истории не взволновал. Их зацепило иное: субботник переводится как день субботы, а суббота у мусульман – день отдыха (а также вероломства и обмана), поэтому наш родной субботник ассоциировался в арабских головах с шабашем.

Толковать про субботний паровоз было очень непросто. Арабских слов не хватало. Нахлынул комплекс неполноценности, я напялил шапку и ушел, правильнее сказать, сбежал из класса.

Еще позорнее было только один раз, когда я сопровождал арабскую роту в столовую и не знал, как скомандовать «направо», «налево», «кругом», и они трижды промаршировали вокруг расположенного напротив столовой палисадника. Выручил курсант, который, налюбовавшись моими страданиями, отдал правильный приказ.

В этой столовой, уже с нашими солдатами, имел место случай, свидетельствующий, что не все в Советской армии шло по уставу. Обед. Заходит в столовую дежурный по части, молодой лейтенант. Откуда-то раздается голос: «…общественное порицание дежурному по части», и все хором: «У… сука». Видать, крепко обидел он рядовых сослуживцев.

Иногда демонстрировали короткие пропагандистские фильмы, которые вызывали у зрителей непредсказуемую реакцию. Показали фильм про Вьетнам, в котором его северная, социалистическая часть сравнивалась с южной, капиталистической. Социалистический север шел в цветном варианте, юг – в черно-белом. На севере по пустынным улицам прогуливались разодетые в национальные одежды хорошенькие вьетнамочки. Было скучно. На черно-белом юге шла бурная жизнь с ресторанами, буржуазными танцами и прочими гадостями. Не лишенные юмора арабы спрашивали – так где лучше? В Южном Вьетнаме жизнь веселее.

Как-то раз попытались распространять среди спецконтингента труды Ленина на арабском языке. Не ведали в политотделе, что компартия в Египте запрещена, да и коммунизм – бранное слово, тождественное атеизму. Нечто подобное делалось в Алжире. Там в руки к солдатам «случайно» попал «арабский Маркс». Случился скандал, классика изъяли, и больше его никто не видел.

Да и в Марах местные пропагандисты были жестко раскритикованы прибывшим из штаба ТуркВО умным, интеллигентным полковником (жаль, не записал его фамилии), который пытался объяснить, что отечественные методы партийно-политической работы для арабских бойцов не годятся. Советско-арабской дружбе марксизм-ленинизм только мешал. Советская, впрочем, как и нынешняя российская, пропаганда утонченностью не отличалась.

Вот так и жили, вот так и переводили.

В один прекрасный день начальство решило, что переводчики слишком пассивны по части общественной жизни. И то правда, ленивы мы были. К тому же еще и посмели возмущаться непритязательным образом гарнизонной жизни.

И было отчего. Взять хотя бы, где и как нас кормили. Потчевали переводчиков не в столовой, где кормили арабский контингент, а в сапожной мастерской, и, как сказывали знающие люди, тем, что недоедали арабы. «Мебель» в сапожной описывать не буду – сами догадайтесь. Переводчики это терпели, не обращали внимания, полагая, что так и положено.

Но однажды один вольнодумец, поднявшись от того, что считалось столом, вдруг объяснил присутствующим, как к нам относятся. И мы внезапно сообразили, что за людей нас не считают.

Тут началось. Помните (кто постарше) фильм «Броненосец Потемкин»? Точь-в-точь как в истории с червивым с мясом. В 1990-е, когда появилась «историческая правда», стали писать, что никакой тухлятины на броненосце и в помине не было, просто революционным морячкам надоела дисциплина, но тогда в Марах, в 1972-м, запашок действительно шел.

Короче, разразился бунт. Понятно, к чему мог привести бунт в Советской армии. Но озлобленным переводчикам ничего не было страшно. Прорвало и автора этих строк, который забрался на пустую бочку и произнес короткую, бестолковую речь.

Далее все в распахнутых шинелях, расхристанные,