О том, что есть в Греции - Катя Федорова

Оказалось, когда новобранцев уже погрузили на корабль, разыгрался шторм и рейс отменили. Йоргос тем временем спокойненько заснул, и его растолкали только утром. Он встал, решил, что прибыли уже. Выходит – что за черт! Лесбос – вылитый Пирей.

И так прошла вся служба – каламбуром.

– Звоним с матерью ему на базу, – сказывает Никита. – Отвечают, что его нет. Звоним снова – не зовут к телефону. Что за дела? Тула волнуется. Я говорю: спокойно, мать, не беспокойся. Нашего сына я сам подготовил к армии. Как готовил? Ну, ругал, разговаривал строго. Последний год перед армией. Чтоб привыкал, чтоб знал, что не все его любят. А то Тула… Да и я, всю жизнь… Ладно. Звоним опять – нет Йоргоса и не говорят, где он. Тут уж и я не выдержал, взорвался. Я его отец, кричу: куда вы отправили моего сына?

В военной части смутились:

– Звоните ему после трех, отец. Потому что утром Йоргос обычно берет джип и ездит на пляж купаться. И он просил никому не говорить, но вам-то можно, вы же тоже грек, к тому же военнобязанный.

Тула рассказывает историю про дочку Маргариту, о том, как та хотела завести собаку.

– Только не приводи потом ее ко мне! – ставила условия Тула. – Ты взрослая женщина, замужняя, неси ответственность. Сама корми, сама гуляй, сама делай прививки.

Собаку Маргарита купить не успела – забеременела.

– Ребенка я у Маргариты забрала, – констатирует Тула. – Я его кормлю, я гуляю с ним, вожу к педиатру. Пусть Маргарита спокойно работает. Хватит ей того, что она играет с ним вечером. А мне какое счастье, что со мной внук, а не собака. Это же не ребенок, это похвала Богородице! И кстати… Он так смешно морщится и сопит, ну вылитый бульдог. Мы ничего не потеряли!

– А старший внук, Никита, доставил мне хлопот, – продолжает Тула, сменив тональность на минорную. – Ох и сложный был ребенок, вот это называется проблемный! Еле пережили! Огорчение!

– Почему?

– Он плохо ел.

Дедушка Никита тем временем поддевает дедушку Панайотиса, напоминая, как тот его когда-то разыграл.

– Привозит мне Панайотис в подарок оливки… А я ведь не всякие ем. Немногие люди понимают, какая должна быть оливка. Во-первых, им не нравится, что оливка горькая. А ведь это ее природа. Потому что в конце концов горечь превращается в лучшую на свете сладость. Во-вторых, в оливке должно быть много «хлеба», плоти, а не только косточка. «Это сорт каламон?» – спрашиваю у Панайотиса. «Да, – говорит он, – каламон». А оказалось, что это был не каламон, а амфисский!

– А что, такая большая разница?

– Огромная! У амфисских косточка крупная, поэтому «хлеба» мало.

Атмосфера как на свадьбе. Обед подходит к концу. На опустевшем столе крошки и одинокая отбивная. Тула замечает:

– Старые люди говорят, что оставшийся кусок – это стыд. Сейчас мы узнаем, чей этот стыд… Так. Это твой стыд, Катерина! Ты съела меньше всех!

Мы собираем посуду. Тула достает бананы, гору райских яблок, очищает их от кожуры, разрезает на кусочки, в кусочки втыкает деревянные зубочистки, ставит десерт на стол.

– Угощайся! – потчует Никита дедушку. – Яблочки твои любимые, с Парнаса!

Дедушка с удовольствием ест. Никита заливается смехом.

– А! Попался! Яблоки-то…

– Что?

– Яблоки не с Парнаса, а из Каламаты! Ха-ха-ха! Вендетта! Я отомщен.

После того как Йоргос и Маргарита женились, Никита отдал им дом, то есть первый и второй этаж. Себе построил на крыше сорокаметровую «кувуклию», где они с Тулой сейчас и живут. В кувуклии не поместилась ни фамильная мебель, ни нажитая утварь, ни старые одеяла и одежда, все это они выбросили.

Дедушка Панайотис удивился: не жалко ли?

Никита рассмеялся:

– Знаешь, сколько лет живет человек, брат?

– Ну, знаю.

– Так не думай о вещах!

– И как прикажешь жить?

– Празднуй!

Заморить червячка по-гречески, между прочим, не так уж просто.

У Аристофана в «Лягушках» Дионис произносит насмешливое: «Учи меня обедать!» Эта фраза – предок нашего скифского «поучи жену щи варить», но с иным поворотом. Обед «а-ля – это искусство, владение которым говорит о культурном уровне человека.

Старый сплетник Клавдий Элиан зафиксировал в своих «Пестрых рассказах»: «У спартанцев и римлян был одинаковый закон, ограничивавший покупку съестного и касавшийся как количества, так и качества снеди. Ведь спартанцы и римляне требовали, чтобы граждане во всем, а в еде в особенности, придерживались границ благоразумия».

Кстати, Элиан приводит свидетельство того, как некий беспомощный с военной точки зрения полис принес дары спартанскому царю продуктами питания.

Приволокли, в частности, пироги и бычью тушу.

Царь подозрительно покосился на пироги и спросил в сторону: – А… с чем они?

– Ну так… С медом, с сыром, – почтительно разъяснили дарящие.

– Понял! – сомкнул брови царь. – ЭТО еда не для свободнорожденных людей! Тащите сюда мясо, а углеводы пусть едят собаки и рабы.

После чего, согласно преданию, употребил в пищу тушу по-спартански, то есть лаконично зажаренную на углях без специй и без хлеба.

В скобках заметим, что кое-как держали себя в руках, по-видимому, только спартанцы, а размякшие от философии афиняне на своих симпозиумах неблагоразумно наслаждались.

* * *

В новой Греции также все, что касается еды, является искусством, которое заключено в строгие каноны.

Однажды мои друзья, Андреас и Роза, пригласили меня на обед. Будний день, два часа. Все просто, без церемоний. Чечевица с соусом из спелых помидоров с приправой из уксуса – не покупного, а такого, что сам собой не так давно переродился из вина. Сладкий молочный салат-латук с оливковым маслом. Критские колбаски с луком-пореем и апельсином. (Андреас сбегал и быстренько обжарил их на углях во дворе.) Буханка сегодняшнего хлеба из маленькой булочной рядом с домом. Сухое красное вино.

Только сели, и вдруг у Розы звонит телефон. Что такое? Андреас недовольно насупил бровь.

Роза извинилась, говорит, понимаете, это клиент. Я же учительница, работаю с дислексиками. Надо договориться об уроке. Андреас взвился:

– Что-о? Он не знает, что в это время нормальные люди обедают, да еще и дислексия у него! На фиг нам такой клиент! Не бери трубку!

* * *

В комедии Аристофана (второй раз на него ссылаюсь, но что поделать – это лучший источник информации о повседневной жизни древних греков, если не считать краснофигурных ваз). Так вот в комедии Аристофана фигурирует самое длинное в истории греческое слово, которое состоит из 171 буквы. Что оно означает? Наивный вопрос! Конечно же, это название еды. Вот это слово в переводе Пиотровского: