Наука Плоского мира. Книга 3. Часы Дарвина - Джек Коэн

И вообще, как они, или мы, можем такое заметить? Как мы можем сказать: «Минуточку, эта газета должна была называться «Дейли Эхо»… Здесь, должно быть, вмешался какой-нибудь путешественник во времени, и мы попали в другую его штанину»?

Если тетушка Джейни доберется с вокзала домой в одиночку, империя не падет – если вы, подобно Фрэнсису Томпсону в «Госпоже Мечты» не верите, что

То есть все условные бабочки хаоса в определенном смысле отвечают за все значимые события вроде ураганов и тайфунов – и названий газет. Когда империя рушится – будь то из-за тайфунов или из-за газетчиков, – это событие становится итогом действий всех бабочек, которые существовали до него. Ведь изменение в любом – или, вернее, в любом из многих – может расстроить важное событие.

Так что все является следствием всего, что было раньше, а не просто тоненькой цепочкой причинных связей.

Наверное, эти связи кажутся нам тоненькой, линейной цепью событий, в которой звенья идут одно за другим, потому что представить какую-либо причинную последовательность мы способны лишь таким образом. Как вы скоро увидите, мы обходимся со своей памятью и намерениями только так, но это не означает, что вселенная может изолировать цепочку, связанную с каким-либо событием, каким бы значимым или малым оно ни было. И, конечно, о его «важности» или «обыденности», как правило, судят сами люди, если только вселенная не «стирает» самые мелкие изменения (что бы это ни значило). Крупными же считаются те, чье исключительное влияние будет заметно спустя определенное время.

Поскольку истории о путешествиях во времени привязаны к устройству нашего мозга, а не к причинности вселенной, они подразумевают, что для значительного эффекта – убить Наполеона, захватить Китай… спасти Линкольна – необходимо большое (локализованное) изменение. И они во времени имеют другую условность, другой «каприз» – ведь это же истории, поэтому им ближе детские сказки, а не физика. Это они остаются в памяти у путешественника, при этом сюжет обычно зависит от их уникальности для него. Когда он вернется в свое настоящее, то запомнит, как наступил на бабочку, убил дедушку или рассказал Леонардо да Винчи о подводных лодках… но никто, кроме него, не будет знать об «альтернативном» настоящем.

Давайте перейдем от крупных событий и важных или мелких причин к вопросу о том, какое влияние мы оказываем на видимую причинность своих жизней. Чтобы обозначить это явление, мы придумали странный оксюморон – «свобода воли». Эти слова четко указаны на наклейке банки с червями с надписью: «Детерминизм». В нашей книге «Вымыслы реальности» глава о свободе воли носит название «Мы хотели написать главу о свободе воли, но потом решили этого не делать, и вот что у нас вышло», тем самым намекая на парадоксальную природу этого понятия. Недавняя книга Деннетта «Эволюция свободы» очень веско трактует эту тему. Из нее следует, что для «свободы воли» не важно, детерминистична ли вселенная с живущими в ней людьми. Даже если бы мы делали только то, что нам предначертано, все равно существовали бы способы избегать неизбежного. Даже если все дело в бабочках, а мелкие различия хаотическим образом определяют крупные исторические тенденции, то создания вроде нас, согласно Деннетту, все равно могут иметь «единственную свободу воли, достойную того, чтобы ею обладать». Он пишет об уклонении от бейсбольного мяча, летящего в голову, что это, быть может, кульминация цепи причинно-следственных связей, начавшихся с Большим взрывом, – и все равно он может подставить голову, если это принесет пользу его команде.

Но в таком случае его решение зависит от того, поможет ли это его команде или нет? Значит, это не свободный выбор.

Неотвратимый, отвратимый…

Но лучший пример, представленный Деннеттом, относится к стародавним временам. Корабль Одиссея подходит к сиренам. Если его команда услышит их песню, он неотвратимо разобьется о скалы. Но рулевой должен слышать шум прибоя, а потому, казалось, соблазна сирен им было не избежать. Тогда Одиссей привязал себя к мачте, а остальные заткнули уши воском, чтобы не слышать пения. Для Деннетта здесь важнее всего то, что люди – и на этой планете, похоже, только они и никто другой, – со своим умением наблюдать и реагировать ушли в эволюции далеко вперед даже от самых развитых животных. Мы наблюдали за собой и за другими, получая таким образом больше контекста, в который закладывали свое поведение – в том числе предполагаемые поступки. Затем развили методы определения хороших и плохих воображаемых результатов, равно как научились помечать воспоминания эмоциональными ярлыками. Мы, подобно некоторым другим приматам и, возможно, дельфинам и даже некоторым попугаям, разработали «теорию разума» – способ воображать себя или других в условиях придуманных нами сценариев и предугадывать возникающие в них ощущения и отклики. Затем научились прогонять по нескольку сценариев сразу: «Но с другой стороны, если мы поступим так-то и так-то, лев никак не сможет нас достать…». Вскоре эта хитрость стала важным элементом нашей стратегии выживания. Так же и с Одиссеем… и с другими вымышленными рассказами… и в особенности с анализом гипотетических альтернатив, которые мы называем историями о путешествиях во времени.

Мы способны держать много возможных историй у себя в головах – словно по Миду, который показал, что каждое открытие о настоящем вытекает из другого прошлого. Но куда сложнее ответить на вопрос, есть ли смысл в существовании нескольких вариантов прошлого (или будущего). Мы утверждали, что популяризация квантовой неопределимости – и особенно многомировой модели – лишь внесла сюда путаницу. Утверждается, будто вселенная образует новую ветвь в каждой точке, где было принято решение, в то время как мы считаем, что для каждого возможного настоящего или будущего люди вынуждены придумывать разные воображаемые цепочки причинных связей, или другие пояснительные истории.

Антонио Дамасио написал три книги: «В поисках Спинозы», «Ошибка Декарта» и «Ощущение происходящего». Они представляют собой популярное обобщение наших знаний о важных свойствах людского разума. В этих книгах он обосновал наши открытия, благодаря чему мы можем использовать различные экспериментальные приемы, чтобы «наблюдать за думающим мозгом» и видеть, как в этом процессе задействуются различные его участки. Мы склонны забывать, что наши мозги непрерывно взаимодействуют с телами, обеспечивающими их гормонами, которые определяют общее состояние и дальнейшее поведение, и химическими веществами, меняющими настроение и вызывающими эмоции в краткосрочных модуляциях намерений и ощущений, которые направляют наши мысли.

Согласно этим книгам, мы сумели развить воспоминания разных оттенков и привкусов благодаря наличию мозга, будто управляемого с помощью румпеля, но постоянно пребывающего под воздействием встречных ветров, внезапных штормов, дождей и теплого солнца, побуждающего нас лениться. Или же это результат обладания мозгом, который можно направлять с помощью автомобильного руля и педалей, но чей маршрут непрерывно меняется из-за долгосрочных целей («Поедем лучше в гостиницу, а не к тетушке Джейни, как обычно»), краткосрочных дорожных знаков и других участников движения. А может быть, каждый из нас имеет свою личную историю, которую мы сами себе объясняем ощущениями, привязанными к эмоциональной памяти, что также говорит о том, что мы развили воспоминания разных оттенков и привкусов.