Наука Плоского мира. Книга 3. Часы Дарвина - Джек Коэн

* * *

Плоский мир существует. Он устроен именно так, как и должны быть устроены миры. Как известно, он имеет форму диска и плывет по космическому пространству на спинах четырех слонов, которые стоят на панцире гигантской черепахи. Но рассмотрим же альтернативные варианты.

Например, мир в форме шара, который занимает лишь тонкую корку над преисподней, состоящей из плавленого камня и железа. Возникший в результате случайного столкновения звезд и ставший родным домом для жизни, которую тем не менее отнюдь не по-домашнему стирают с его поверхности льды, газы, потопы или летящие со скоростью 20 000 миль в час камни.

Этот неидеальный мир вместе с окружающим его космосом на самом деле был создан совершенно случайно волшебниками Незримого Университета[1]. Декан случайно задел сырой небосвод, в результате чего, по-видимому, и появилось убеждение, что мир сотворил некто с бородой, – если, конечно, воспоминания могут передаваться из поколения в поколение на уровне субсубсубсубатомных частиц.

Бесконечная изнутри, но всего в фут в диаметре снаружи, вселенная Круглого мира сейчас хранится в стеклянном шаре в Незримом Университете и является предметом высокого интереса и озабоченности.

Причем больше озабоченности, чем интереса. Отчасти по той причине, что в ней нет рассказия.

Рассказий – это не совсем обычный элемент. Это свойство всех остальных элементов, сверхъестественным образом превращающее их в молекулы. Железо состоит не только из железа, но и из истории железа, благодаря которой оно неизменно продолжает быть железом и делать свою железную работу, а не превращаться, например, в сыр. Без рассказия у вселенной нет ни истории, ни цели, ни назначения.

Тем не менее согласно древнему правилу «Что Наверху, то и Внизу» несчастная вселенная Круглого мира на определенном этапе пытается создать собственный рассказий. Железо тянется к железу. Все вращается. В отсутствие богов, способных сотворить жизнь, она вопреки всему умудрилась создать саму себя. А люди, эволюционировавшие на планете, в глубине души верят в богов, магию, вселенский замысел и то, что шанс один к миллиону выпадает в девяти случаях из десяти. Они ищут истории в мире, который, к сожалению, не умеет их рассказать.

Волшебники, чувствуя себя в этом виноватыми, несколько раз вмешивались в историю Круглого мира, когда им казалось, что он движется не в том направлении. Они побудили рыб (или рыбоподобные создания) выйти из воды, навестили представителей протоцивилизаций потомков динозавров и крабов, отчаялись, увидев, как часто лед и кометы уничтожали высшие формы жизни, и, наконец, обнаружили одержимых сексом обезьян, которые поддавались обучению – особенно если оно имело отношение к сексу (а это можно было устроить, если проявить незаурядную изобретательность).

И волшебники снова вмешались, разъяснив им, что нельзя спариваться с огнем, и в итоге привели к тому, чтобы они смогли покинуть планету перед следующей великой катастрофой.

При этом они руководствовались помощью Гекса, волшебной мыслительной машины Незримого Университета. Тот и так обладал безмерной мощностью, а в Круглом мире, который с его точки зрения был не более чем подпрограммой Плоского мира, стал практически богоподобным, хотя и более снисходительным.

Теперь волшебники думают, что все уладили. Обезьяны узнали об опасностях, которые постоянно угрожают их миру, и благодаря такой техномантии, как Наука, имеют все шансы избежать ледяной гибели.

И все же…

Одна из особенностей блестящих планов состоит в том, что они нечасто терпят провалы. Иногда, конечно, терпят, но нечасто – ведь они, как указано выше, блестящие. А планы волшебников, которые заваливаются без приглашения, поднимают шум, пытаются разрешить все до обеда и надеются на лучшее… ну, их планы почти всегда идут наперекосяк.

Если присмотреться повнимательнее, можно заметить, что и в Круглом мире все же есть рассказий.

В Плоском мире рассказий говорит рыбе, что она была, есть и будет рыбой. А в Круглом – что-то внутри рыбы говорит ей, что она была и есть рыба… а потом может стать кем-то еще…

…возможно.

Шел дождь. Разумеется, это было приятно для червей.

Чарльз Дарвин смотрел на сад сквозь струи, которые скатывались по оконному стеклу.

Тысячи червей в саду под теплым дождем превращали зимние детриты в суглинок, тем самым образуя почву. Как же это… удобно.

Пахари Божьи, подумал он и содрогнулся. Но сейчас эти Господни рыхлители ему досаждали.

Удивительно, как шум дождя похож на человеческий шепот…

В какой-то момент он заметил жука, напоминавшего своим сине-зеленым окрасом тропический драгоценный камешек. Он карабкался вверх по внутренней стороне окна.

Чуть выше был еще один – тот тщетно бился об оконное стекло.

И он приземлился Дарвину на голову.

Воздух наполнило жужжание и хлопанье крыльев. Завороженный, Дарвин обернулся к сияющему облаку в углу комнаты. Оно обретало форму…

Любой университет желал бы иметь Очень Большую Штуковину. Она занимает младших сотрудников, на радость старшим (особенно если ОБШ установлена на определенном расстоянии от учебного корпуса), а также проедает деньги, которые в противном случае просто валялись бы без дела или были бы потрачены кафедрой социологии, а может, и то, и другое. Кроме того, она способна расширять границы, не важно, какие именно – любой исследователь скажет, что здесь главное не границы, а сам факт их расширения.

А еще хорошо, если ваша ОБШ больше всех остальных штуковин, и особенно – в случае Незримого Университета, величайшего в мире университета магии, – больше, чем та, с которой возятся эти негодяи из Коксфорда.

– Вообще-то, – сказал Думминг Тупс, глава кафедры нецелесообразной прикладной магии, – их штуковина – это всего лишь ДБШ, то есть Довольно Большая Штуковина. И вдобавок, они с ней столько намучились, что это вообще, наверное, просто БШ!

Старшие волшебники с довольным видом закивали.

– Так ты уверен, что наша больше, да? – спросил главный философ.

– О да, – ответил Тупс. – Насколько я могу судить из общения с сотрудниками Коксфорда, наша может в два раза расширить границы втрое быстрее, чем их.

– Надеюсь, ты им этого не сообщил? – сказал профессор современного руносложения. – Мы же не хотим, чтобы они начали строить… э-э… ЕБШ!

– Что, сэр? – вежливо переспросил Думминг, хотя его тон говорил: «Я все знаю об этих особенных штуковинах и не хотел бы, чтобы вы делали вид, будто тоже в них разбираетесь».