Дама чужого сердца - Наталия Орбенина

Крупенин и Иноземцева внимательно смотрели друг на друга.

– Я понимаю ваше недоумение, зачем я говорю вам подобные вещи? – Савва Нилович заволновался. – Уповаю на то, что вы все же любите Юлию и хотите ей помочь. А ведь с ней стряслась большая беда! Да, да! И не только в том, что мы потеряли наших мальчиков. А в том, что у нее помутилось сознание на почве ее писательства, которое отняло у нее все житейское, все человеческое, материнское! Я расскажу вам, вы ужаснетесь. Но мне кажется, что ее помешательством и нашим горем кто-то ловко воспользовался. Я найду злодея, черт побери!

И он вкратце поведал теще события последнего времени, а также историю о Черном человеке.

– Савва Нилович, голубчик! Помилуйте, неужто вы полагаете, что Соломон такой изверг, что замыслил изводить своих внуков в угоду успеху писательства Юлии? Он, конечно, дурной человек. Но это уже слишком! Это сродни больному бреду, – Раиса Федоровна фыркнула и тряхнула головой. И этого человека минуту назад она считала разумным?

– Что ж, быть может, у меня больные фантазии. Но мы-то с вами знаем, как жестко может действовать господин издатель. История с Кровожадниковым тому пример, не так ли? – Крупенин очень внимательно поглядел теще прямо в глаза.

Раиса Федоровна поджала губы.

– Я в отчаянии, Раиса Федоровна. Не знаю, что и думать, но нутром чувствую одно, что теперь надо всех вывести на чистую воду. И Соломона Евсеевича, и этого проклятого наглеца Эмиля Эмильевича, и Черного человека. Надо дать возможность Юлии прозреть и прийти в себя. Только в этом ее спасение. Желаете ли вы со мной спасать свою дочь?

«Ужасное, невообразимо ужасное событие, жестокий пожар отнял жизнь у одной из самых ярких натур современного Петербурга. Наши читатели уже знают о том, что случилось вчера в доме известного столичного издателя Иноземцева. Внезапно вспыхнувший по непонятным причинам пожар в одночасье поглотил небольшой флигель, в котором в тот момент находился господин Иноземцев. Вместе с ним из полыхающего строения бравые пожарные вынесли полуживым некоего Перфильева, служившего в издательстве правой рукой хозяина. А также до невозможности обгоревший труп, по некоторым признакам, женский. Иноземцев в первые мгновения был жив, но тотчас же скончался, успев произнести странные слова, которые были услышаны его дамой сердца, госпожой Перфильевой. Бедная женщина упала без чувств от увиденного жуткого зрелища и от услышанного. Но что сказал погибший, выяснить не удалось. Перфильев, получивший чудовищные ожоги всего тела, еще жив, но дни, а то и часы его сочтены. Несчастного допрашивает полиция, в надежде установить истинную картину происшедшего.

Соломон Евсеевич Иноземцев хорошо знаком Петербургу. Издатель журнала «Словеса», сам в недалеком прошлом и писатель, и недурной художник, человек яркий, одаренный, неоднозначный. С его именем связано много скандалов, слухов и пересудов. Однако же, все это неизбежно, когда речь идет о личности подобного масштаба. Известность его фамилии увеличилась после того, как в «Словесах» стала печататься его дочь, Юлия Крупенина-Иноземцева. Успех ее романов, несомненно, является следствием не только таланта писательницы, но и умелых шагов издательства, которым руководил Соломон Иноземцев.

К великому прискорбию, в последнее время в семье Иноземцева произошли подряд несколько трагических событий. Один за другим погибли от болезней его малолетние внуки, и вот теперь он сам. Редакция скорбит и приносит свои глубочайшие соболезнования госпоже Иноземцевой, вдове, и госпоже Крупениной-Иноземцевой…»

Сердюков пробежал глазами статью из «Санкт-Петербургских новостей» и принялся за «Петербургский листок».

«В третьем часу пополудни в доме, принадлежавшем известному петербургскому литератору Иноземцеву, случился пожар. В этот раз пожарная команда приехала на удивление быстро. Однако пожар случился необычайной силы. С большим трудом удалось спасти сам дом, так как полыхал флигель во дворе. Как всегда происходит в подобных случаях, на зрелище несчастья сбежалась многочисленная толпа зевак. Когда пожарные приблизились к полыхающему флигелю, кто-то заприметил толстое обуглившееся бревно, припертое к горящей двери. Невольно напрашивается мысль о чудовищном умысле и поджоге. Когда пожарные пробились через огонь, который удалось немного укротить, они вынесли во двор три тела. Их ужасный, изуродованный вид заставил содрогнуться зевак.

Впрочем, замечу мимоходом, публика всегда бежит поглазеть на пожар, на раздавленного лихачом или зарезанного душегубцем. Она жаждет именно этого самого мига, сладкого мгновения животного ужаса, который поражает воображение и будоражит кровь.

Сам Соломон Иноземцев погиб. Погибла и некая особа женского пола, пребывавшая во флигеле. О ней пока ничего не известно. Однако доподлинно известна любовь покойного к юным натурщицам, кафешантанным певичкам и другим прелестницам. Третий обнаруженный во флигеле – Эмиль Эмильевич Перфильев, известный в окололитературных кругах тем, что состоял на побегушках у самого издателя «Словес» и его дочери, популярной писательницы. Когда тела несли на рогоже, Перфильев застонал, и тем самым обнаружилось, что он еще жив. Его тотчас же отправили в медицинской карете в больницу.

Вслед за пожарными скоро примчалась полиция. Сам небезызвестный следователь Сердюков расследует дело о поджоге и убийстве.

В этом деле много любопытных странностей. Удивительно, но именно в момент пожара у дома почти одновременно оказались бывшая любовница погибшего Иноземцева некая Фаина Перфильева, его дочь Юлия Соломоновна, зять господин Крупенин и жена, прибывшая незадолго до несчастья из-за границы. Перфильева долгое время жила на содержании покойного и могла питать враждебные чувства. Но зачем ей губить родного брата? При виде огня и вида обгорелого тела любовника, как заявил дворник, она закричала и упала без чувств. Крупенин и дамы тоже совершенно остолбенели от ужаса, как свидетельствуют очевидцы. Когда вынесли тела, с Юлией Иноземцевой случилась истерика. Она почему-то бросилась на следователя Сердюкова, упрекая его в неверии и нежелании спасать ее семейство. Крики, ее отчаяние и ужас привлекли еще больше зевак…»

Сердюков отложил газеты. Да, да, именно это обстоятельство его интересует тоже. Как так сложилось, что вся семья оказалась на месте пожара почти в одно и то же время, точно все знали, что загорится и когда? Сам Сердюков примчался на пожар, когда уже полыхало выше крыши. Пожарные поливали водой флигель и дом. Флигель горел как факел, дом же удалось спасти. Один из огнеборцев заметил бревно, подпирающее дверь, и тотчас же возникла версия поджога. Когда удалось через клубы дыма и завесу пламени прорваться внутрь и вытащить тела, то их вид заставил содрогнуться видавшего виды следователя. Полицейский поспешил к Иноземцеву. Тот только прохрипел обгорелым ртом:

– Паук! – и жизнь покинула его.

В этот миг полицейский услышал за своей спиной вопль. Это любовница погибшего, Фаина Перфильева, устремилась к Иноземцеву, но силы оставили ее, и она упала без чувств. Сердюков распорядился, и ее унесли в дом.