Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер

Давуд задумчиво следил за жестами и словами султана и великого визиря. Даже он понимал: положение Лайоша безнадежно. Он навострил уши, когда снова заговорил Сулейман:

— Отправь к нему послов. Пусть попробуют его уговорить. Пусть скажут, сколько у нас войска, — может быть, он капитулирует.

— Я предвидел твой приказ, господин, — отвечал Ибрагим, жестом показывая в сторону перехода в широкую долину. Четыре всадника вырвались со стороны янычарского войска и поскакали к Мохачу. Давуд следил, как они несутся по равнине, перескакивая низкие живые изгороди и переправляясь по дамбе через реку. Всадники направились прямо в лагерь Лайоша, где и оставались верхом, пока молодой король и его придворные медленно спускались с противоположного холма. Когда Лайош приблизился к послам, ему помогли спешиться, и он вошел в шатер. За ним по пятам следовали его советники и османские послы.

Сулейман и Ибрагим, не произнося ни звука, пристально наблюдали за происходящим более часа. Кругом все затихло, лишь что-то шептал летний ветерок. Солнце медленно поднималось из-за горизонта. Давуд следил за развернувшимся перед ним зрелищем. Стадо диких оленей щипало траву. Два или три отошли от других, чтобы напиться свежей речной воды. Вдруг олени подняли головы и посмотрели на лагерь противника. Как один они запрыгнули в быстрые воды и, взобравшись на другой, травянистый берег, убежали в рощу. Четыре лошади послов без всадников вынеслись из лагеря бешеным галопом, за ними по земле волочились трупы посланцев. Их било и волокло по траве; концы веревок были крепко привязаны к их сломанным шеям.

Сулейман в гневе встал в седле. Он покосился на Ибрагима и, повернувшись к лагерю врага, закричал:

— Лайош!

Эхо разнесло его крик по всей долине.

Ибрагим буркнул:

— Вот дурак… Неужели Габсбурги в самом деле лишили его разума? — Повернувшись к Сулейману, он спросил: — Что, господин?

Султан кивнул и, взяв у Давуда меч, галопом поскакал вниз, к янычарам, чтобы возглавить их. Давуд уже собирался пришпорить своего коня, но великий визирь крепко схватил его за руку:

— Нет, Давуд, оставайся здесь. Возможно, я через тебя передам послание нашему господину, пока тот будет сражаться на поле боя.

Давуд кивнул, слегка поморщившись: перед тем как выпустить его руку, великий визирь слегка выкрутил ее.

Хюррем нянчила маленького Абдуллу во дворе валиде-султан. Всех одалисок и других детей неделю назад спешно переправили в Эдирне — чума снова косила извилистые улочки Стамбула.

Хатидже обещала позаботиться о детях Хюррем, как о своих собственных, во дворце на Тундже.

Нежно прижимая к себе Абдуллу, Хюррем с благодарностью думала о том, что другие ее дети в безопасности. А вот младший ее ребенок, лежащий у нее на руках, был покрыт черными струпьями. Ногти у него на руках и на ногах отходили и сочились кровью и гноем. Он отказывался от материнского молока и даже от сладкого югурта, который раньше так любил.

Хюррем тихо плакала, когда малыш кашлял кровью и обмякал у нее на руках.

Из своих покоев спустилась Хафса; она поднесла к губам Хюррем кубок с шербетом.

— Спасибо, Хафса, что не покидаешь меня, — с трудом произнесла Хюррем.

Валиде-султан печально улыбнулась и погладила крошечные ножки малыша Абдуллы.

— Дитя мое, мы должны послать весть Сулейману.

— Нет, матушка, он ничем не сможет облегчить нашу печаль. Мне будет только хуже, если он будет смотреть, как умирает наш ребенок, и грустить…

Хафса кивнула и поцеловала Хюррем в щеку. До конца дня они сидели, слушая дыхание младенца и напевая сладкие песни, которые могли утешить его перед тем, как его заберет Аллах.

Хюррем нежно нашептывала малышу о том, как любит его отец — Тень Бога на Земле, — и тогда, когда Абдулла перестал дышать и его ручки безвольно упали вдоль тельца.

Когда зашло солнце и мавры зажгли во дворе светильники, Хафса забрала ребенка и уложила на свой диван, завернув в мех горностая и закутав в несколько слоев золотой парчи. Она молча вернулась к Хюррем.

— Дорогая, Абдулла спит.

Женщины обнялись и заплакали.

Тугра первой выскочила на равнину. Сулейман, размахивая саблей, гневно кричал. За султаном скакали сто тысяч кавалеристов. Еще сто тысяч пехотинцев окружили поле боя со всех сторон и сбегали по крутым склонам с громогласными криками. Грохот военных барабанов заглушал даже грохот канонады. Пушки целили в лагерь Лайоша.

Давуд недоверчиво наблюдал за происходящим с вершины холма. Воины Лайоша седлали лошадей и в замешательстве бежали из лагеря. Золотые доспехи молодого короля блестели на солнце; он скакал среди пехоты. Кафтан Сулеймана, черный с золотом, мелькал среди сине-белых мундиров янычар.

Четыре коня, которые недавно несли четырех османских послов, щипали траву, но, когда мимо них проскакали элитные войска, они тоже примкнули к скачке, волоча за собой трупы в самую гущу схватки.

Тугра бесстрашно продолжала свой бег; ее копыта звонко цокали по земле. Она словно заражалась величием своего хозяина.

Оглушительный грохот, доносящийся из долины, все нарастал. Две армии сошлись. Лязг металла был слышен даже на вершине холма, где Давуд беспокойно гарцевал на коне. Крики людей, конское ржание, лязг сабель слились воедино. Сабли кромсали человеческую плоть. Упавших на землю всадников безжалостно топтали конские копыта. Давуд с ужасом наблюдал, как трава и бока лошадей краснеют от крови. Бессмысленность бойни сокрушала его. Он заметил, как Лайош скачет вдоль берега реки, похоже собираясь пересечь Дунай вброд. Сулейман сражался в самой гуще; он безжалостно рубил венгров. Вскоре Давуд понял, что султан пытается пробиться к юному венгерскому королю и уговорить того прекратить резню.

Ненадолго молодой ичоглан отвлекся на великого визиря, который что-то шептал на ухо предводителю янычар. Тот на полной скорости поскакал в гущу схватки.

Давуд пытался следить за посланцем; он видел, как тот прорубался сквозь гущу врагов и приблизился к султану. «Наверное, — подумал Давуд, — он должен сообщить моему господину какой-то важный план».

Ужас его усилился, когда в воздухе зажужжали стрелы; они полетели над долиной и вонзались в грудь и лица янычар и венгров. Многие упали, и их раздавили в схватке. Когда, наконец, Давуд снова обратил внимание на Сулеймана, он ошеломленно закричал, видя, как по воздуху пролетел ятаган и задел спину султана.

«Неужели это и был посланец Ибрагима?»

Султан обернулся, когда янычар упал с коня и потянул его за собой. Оба упали на землю; вокруг них носились лошади.

Давуд привстал в стременах, но не увидел своего любимого султана; поле боя покрыло густое облако пыли. Он повернулся к великому визирю, но Ибрагим ответил ему суровым и враждебным взглядом, а затем пришпорил коня и понесся в гущу битвы.