Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер

— Запольяи, — негромко произнесла Хюррем.

Сулейман пригладил бороду и на некоторое время погрузился в раздумья.

— А вы, матушка, согласны? — спросил он, повернувшись к валиде-султан.

Хафса молча кивнула, пытливо наблюдая за сыном, который постепенно усваивал ее мысли и мысли Хюррем. Скоро он решит, что союз с Запольяи пришел в голову ему самому.

— Да, вы правы. Если мы объединимся с его войском, Лайошу придется сражаться на два фронта, что он позволить себе не может! — Сулейман расплылся в улыбке. — Посмотрим, милые мои, много ли времени уйдет у моих визирей на то, чтобы прийти к такому же решению.

Давуд подал Сулейману богато вышитый кафтан и помог султану продеть руки в рукава. Затем он опустился перед господином на колени, чтобы расправить складки. Он видел обнаженное тело султана. Когда Давуд запахнул полы и завязал на поясе султана алый кушак, Сулейман нагнулся и нежно провел рукой по бритой голове своего ичоглана. Давуд, сгорая от желания, разгладил складки спереди.

Сулейман продолжал задумчиво и пытливо смотреть на руки Давуда, которые нежно гладили шелковые нити, едва прикрывавшие его благородное мужское достоинство.

— Дав… — начал он.

Но тут постучали в дверь гардеробной, где они находились, оба торопливо обернулись, вошел Гиацинт.

— В чем дело, Гиацинт? — спросил Сулейман, а Давуд поднялся на ноги.

Главный черный евнух, словно не замечая ичоглана, приблизился к султану и негромко произнес:

— Господин, снаружи тебя ждет Хасеки Хюррем. Она хочет немедленно поговорить с тобой.

Сулейман покосился на Давуда:

— Пожалуйста, подожди здесь, за ширмой. Когда моя одалиска уйдет, ты закончишь одевать меня.

Давуд выполнил приказание.

— И помни, мой ичоглан, твои глаза не должны видеть мою любимую. Мне очень не хочется казнить человека, который так хорошо исполняет возложенные на него обязанности.

Гиацинт вышел и жестом велел Хюррем войти. Она с улыбкой прошла мимо высокого мавра и быстро подошла к султану.

— В чем дело, дорогая? — спросил он, обняв ее за плечи.

— Сулейман, твоя мужественность бесконечно радует меня, — сказала Хюррем с улыбкой. — И Гюльфем, и Ханум осмотрели меня, и все мы пришли к одному и тому же выводу. Благодаря твоему великолепию я снова жду ребенка.

Султан улыбнулся и, оторвав Хюррем от пола, крепко прижал к себе, поцеловал в губы и, зарывшись в ее густые волосы, прошептал:

— Мой тюльпан, ты доставляешь мне столько радости! Вот поистине прекрасная новость.

— Господин, прошу тебя, не покидай Стамбула, пока я не рожу.

Сулейман, взяв Хюррем на руки, принялся нежно покачивать ее.

— Считай, что ты получила обещание, мой тюльпан. Пусть войско на север ведет великий визирь; я присоединюсь к нему после радостного события.

Давуд скорчился на полу за ширмой. Кровь отхлынула от его лица, рот приоткрылся. Мысли у него в голове путались. Когда Сулейман бережно отнес одалиску на диван и задернул тяжелый полог, он закрыл лицо дрожащими руками. Внутри вдруг стало пусто… Через какое-то время за ширму заглянул Гиацинт и жестом приказал ему покинуть комнату. Увидев, что ичоглан не отвечает, мавр подхватил Давуда под мышки своими сильными руками и рывком поставил на ноги.

Давуд не смотрел на алый полог, отделявший от него двух самых любимых людей.

Сулейман оказался верен своему слову и следующие несколько месяцев не отходил от Хюррем. Он присутствовал при рождении маленького Баязида. Когда малыш появился на свет, Сулейман с гордостью взял его на руки.

Измученная Хюррем погрузилась в крепкий сон, а он лег рядом с ней, не переставая ласкать и целовать ее и новорожденного сына.

На следующий день она открыла глаза и увидела перед собой Сулеймана. Он склонился над ней с радостной улыбкой и покрыл ее поцелуями.

— Доброе утро, моя героиня, — сказал он, передавая ей запеленутого ребенка. — Для того чтобы достичь такой победы, тебе понадобились истинная стойкость и мужество настоящего янычара. Пусть тысяча дукатов падает на тебя с неба всякий раз, как ты сладко вздыхаешь!

Хюррем была еще слишком слаба, чтобы отвечать, но улыбнулась, когда Сулейман убрал прядь волос с ее лица. Он по-прежнему лежал рядом и смотрел, как Баязид сосет материнскую грудь.

Он по-прежнему лежал рядом, когда она снова погрузилась в неглубокий сон и Хафса уложила новорожденного в колыбель, стоящую рядом с их ложем.

На следующее утро Сулейман покинул Стамбул с корпусом из трех тысяч гвардейцев и ичогланов. Ибрагим отправился в поход на полгода раньше во главе большого войска. Через несколько недель султан рассчитывал присоединиться к другу и принять участие в боях.

Давуд скакал позади султана. Он любовался статной фигурой господина и задумчиво смотрел на полы черного шелкового кафтана, выделявшиеся на белом крупе Тугры. Любимая лошадь султана горделиво размахивала хвостом.

С того дня как ичоглану Давуду открылась истина, он исполнял свои обязанности молча. С нежной любовью и почтением он ежедневно омывал тело господина, думая о том, что хотя бы таким образом прикасается к нежной коже своей любимой Александры.

В те часы, когда его услуги не требовались султану, Давуд сосредоточенно мыл и скреб помещение хамама, чтобы он был достоин своего обитателя. Вечерами он часто бесцельно бродил по улицам Стамбула. Часто он сидел на траве посреди Ипподрома, и мысли его возвращались к тем временам, когда в его душе еще жила надежда. Однажды он даже рискнул вернуться в темную подземную цистерну, чтобы проверить, там ли еще Халим и Исхак, но в пещере было тихо и пусто; только без конца капала вода да пустыми глазами смотрела на него голова Медузы, и вода плескала о ее вырезанные в камне губы. Всякий раз под вечер он сидел на камне у стен Топкапы, глядя на воды Босфора, любуясь Девичьей башней или просто глядя на азиатский берег, мерцающий в лучах закатного солнца.

Давуд энергично тряхнул головой и посмотрел на несколько тысяч всадников, скакавших вместе с ним. Он должен сохранять ясность ума. Он не имеет права погружаться в пучину отчаяния, которая вот-вот поглотит его. У него есть любимая… двое любимых… но помимо них у него есть долг. Он понимал: так или иначе, исполняя свой долг, он сохранит любовь и к Александре, и к Сулейману. Иного пути нет.

Он любит их обоих. И не может быть ни с одним из них!

У него над головой по небу плыли белые облака. Давуд прищурился, ища кружащего в небе одинокого орла, но не увидел его.

— С каждой новой победой на севере власть Ибрагима растет, — негромко заметила Хюррем.