Военный врач. Хирургия на линии фронта - Дэвид Нотт

Когда младший хирург проводит сложную операцию под бдительным оком старшего коллеги, от проделанной работы получаешь особое удовлетворение. Это чувство сложно выразить словами, но я видел, что Абу был в эйфории. Совершенно неважно, что было раньше, что ему довелось повидать, – факт, что он успешно выполнил эту операцию, вызывал у него огромную гордость и придавал уверенности в будущем.

К середине октября мое пребывание в Алеппо подходило к концу. Аммар решил остаться еще на три месяца, но сказал, что сопроводит меня в Турцию, после чего вернется в город.

На следующее утро все врачи выстроились в очередь, чтобы меня проводить. После последнего объятья я со слезами на глазах со всеми попрощался. С доктором Мухаммадейном за рулем мы с Аммаром поехали под конвоем по Кастелло-Роуд на север, к границе в Атме. По пути я не мог не думать о том, какое удивительное приключение пережил. Молодые врачи и хирурги, с которыми я здесь работал, были, пожалуй, самой замечательной группой людей, каких я только встречал. Нескольких я обучил выбранным ими специальностям. Абу Хозайфа научился мастерски справляться с большинством типов повреждений артерий и теперь умел проводить все необходимые процедуры, чтобы восстановить кровоснабжение и избежать ампутации. Абдулазиз стал кардиоторакальным хирургом и при необходимости мог вскрыть грудную клетку и зашить сердце. Абу Абдулла стал самым лучшим и искусным хирургом общей практики в Алеппо. Абу Васим продолжил расширять инструментарий своих реконструктивных операций. Разумеется, были и другие, так много, что всех не перечислишь, но учить каждого из них было мне в радость. Все они впечатлили меня своими способностями, причем они передали свои знания другим хирургам, и учебный цикл продолжился.

Поездка складывалась хорошо, пока мы не достигли десятимильного участка дороги, проходящего по контролируемой ИГИЛ[105] территории. К этому времени мы уже все знали о том, как обстоят дела с экстремистами. За две мили до Азаза, оплота ИГИЛ[106], у нашего фургона лопнула покрышка. Мы вышли из машины, а наш вооруженный эскорт занял позицию неподалеку, изучая местность вокруг. К счастью, в багажнике оказалась запаска, но не было домкрата. Особо не задумываясь о том, насколько опасной была ситуация, мы вшестером взялись за машину и приподняли ее, а доктор Мухаммадейн стал менять колесо.

Внезапно Аммар велел мне вернуться в машину. К нам приближался пикап с развевающимся черным флагом. Я украдкой забрался в машину, в то время как с противоположной стороны остановился автомобиль, полный вооруженных боевиков ИГИЛ[107]. Выглянув в окно, я увидел, как один из них стал расспрашивать доктора Мухаммадейна о том, что мы здесь делаем. Аммар быстро подошел к машине и шепотом сказал мне спрятаться. Я скользнул на пол у задних сидений и в ужасе принялся укрываться ковриками для ног и всем, что попадалось под руки. Затем я ощутил удар – поскольку машину теперь держало меньше людей, она выскочила у них из рук и упала. К счастью, доктор Мухаммадейн сильно не пострадал, и это отвлекло внимание боевиков ИГИЛ[108] от остальной части машины. Они даже не стали ее проверять.

Я прятался еще около часа, пока колесо не поменяли и мы не продолжили путь, благополучно добравшись до пограничного пункта в Атме прямо перед его закрытием.

Оказавшись в Турции, я испытал огромное облегчение. Я снова поразился тому, как по одну сторону забора из колючей проволоки царили спокойствие и нормальная жизнь, тогда как по другую полным ходом шла гражданская война. Всего два часа спустя мы с Аммаром, как ни в чем не бывало, сидели в турецкой бане в комфортабельном отеле. Мы обнялись на прощанье, и он отправился обратно в Алеппо, а я пообещал ему, что скоро увидимся вновь. Я ни капли не сомневался, что еще туда вернусь.

Я вернулся домой в смешанных чувствах. С одной стороны, я был в приподнятом настроении и испытывал необычайный оптимизм по поводу будущего Сирии. Предчувствуя, что экстремистский фундаментализм ИГИЛ[109] там не укоренится, я до сих пор ждал более активных действий со стороны международного сообщества. Кроме того, я был чрезвычайно рад тому, что приложил руку к подготовке и обучению отважных хирургов, которые собирались и дальше помогать людям в этой отчаявшейся стране.

Вместе с тем я испытывал гнев из-за явной несправедливости этого конфликта и того, что ни в чем не повинные мирные жители становились мишенями для собственного правительства. Конечно, в противостоянии режиму между собой переплелись группы с конфликтующими интересами, от умеренных сторонников демократии до жестких исламистов, что неизбежно вызывало путаницу, но при чем тут были дети? Как они вписывались в политику «если ты не с нами, то против нас»?

Я принял решение поделиться страшной историей беременной женщины, чей неродившийся ребенок был застрелен, а Муниру хотелось, чтобы я выступил в теленовостях и рассказал о том, как плохо обстоят дела на севере Сирии. Только вот, не имея опыта работы со СМИ, я допустил ошибку, позволив сделать упор не на том, что надо. Я упомянул чудовищную игру, в которую играли снайперы, – о том, что они получали награду за попадание в определенную часть тела в назначенные дни. Разумеется, это и стало главной новостью – не тяжелая участь жертв или ужасающее количество пострадавших, а больная игра снайперов. Мне было неудобно и перед Муниром, поскольку толком не представилось возможности обсудить в интервью работу «Помощи Сирии», которая делала для жителей страны больше, чем любая другая организация.

Спустя несколько дней я дал интервью газете «Таймс». Мне хотелось поднять вопрос о нападениях на мирных жителей – и сделать это правильно. Я помнил о том, что изображения убедительнее любых слов, и подумал о собранных мной в учебных целях фотографиях и видео.