Военный врач. Хирургия на линии фронта - Дэвид Нотт

Абу Абдула повернулся ко мне и спросил:

– Ну что ты думаешь?

Поджелудочно-двенадцатиперстный комплекс – один из самых сложных для хирурга участков человеческого организма, особенно если поврежден в результате травмы. Несмотря на агрессивное хирургическое вмешательство, даже в крупных травматологических центрах пациенты сталкиваются с высоким уровнем осложнений, длительным пребыванием в палате интенсивной терапии и смертностью около пятидесяти процентов. С другой стороны, если бы мы оставили мальчика в покое, его сто процентов ждала бы смерть.

К счастью, в тот день было довольно тихо. Я спросил у Абу Абдуллы, сколько у нас осталось крови. «Наверное, единиц десять», – ответил он. Прежде я никогда не выполнял операции Уиппла при травме – последний раз я ее провел примерно двадцать лет назад для пациента с раком головки поджелудочной железы. Перед тем как мы приступили, я проверил жесткий диск своего компьютера – к счастью, как-то раз я скопировал фотографии операции Уиппла из «Хирургического атласа» Камерона, и они там были. Я несколько раз прошелся по всем этапам операции. Она включала удаление головки поджелудочной железы, двенадцатиперстной кишки, части желудка и желчных протоков с последующим соединением того, что осталось. Получается очень запутанный узел со множеством соединений. При нарушении герметичности любого из них пациента ждет смерть. Операция заняла восемь часов, и новость о том, что мы ее проводим, начала расходиться по городу. Операционную постепенно наполняли хирурги, которые приходили посмотреть и поучиться.

После того как все соединения были выполнены, кишечник настолько распух, что попросту не помещался обратно в брюшную полость. Я использовал видоизмененный вариант процедуры, обычно применяемой для избавления от послеоперационной грыжи, – разделение компонентов брюшной стенки. Одна из трех мышц сбоку брюшной полости разделяется, чтобы обеспечить дополнительную эластичность передней брюшной стенке. Это позволяет растянуть ее на расстояние до семи сантиметров с одной стороны, а при проведении процедуры с обеих сторон можно выиграть до четырнадцати сантиметров дополнительного пространства. Я использовал эту процедуру неоднократно – это отличный прием, и мы прибегли к нему и в этот раз. Удивительно, но все прошло хорошо. Под всеобщие аплодисменты пациента переложили с операционного стола на каталку и увезли в палату интенсивной терапии.

На следующий день мы с Аммаром с трепетом направились туда, чтобы узнать, пережил ли пациент ночь. К нашему облегчению и восторгу, мальчик сидел на кровати – он просил пить. Два дня спустя из интенсивной терапии его перевели в палату общей хирургии, а на следующий день он уже уминал хумус с хлебом. На шестой день мы смогли извлечь дренажные трубки и отправить его домой.

Поразительно, но мальчик, риск смерти которого еще неделю назад составлял сто процентов, стал единственным человеком в Алеппо, который перенес операцию Уиппла – мы могли смело заявлять о стопроцентном показателе успешности одной из самых сложных хирургических процедур.

К этому времени я заведовал собственной амбулаторией в больнице М1, принимая пациентов в маленькой комнатке, изолированной от остального приемного покоя, чтобы никто не мог видеть, как я входил и выходил. Я сидел там с утра по нескольку часов вместе с Аммаром, и к нам приводили пациентов, переживших всевозможные травмы.

Многие из них нуждались в реконструктивных операциях, и я был рад, что пластический хирург Абу Васим стремился научиться у меня как можно большему. Сюда приходили пациенты, получившие тяжелые ранения рук и ног, после которых остались оголенные кости или обширные повреждения кожи и мышц, которые требовалось должным образом прикрыть.

Абу Васим только закончил базовую хирургическую подготовку и отчаянно хотел стать известным пластическим хирургом. Он видел немало операций, но сам выполнил не так много, а поскольку наша работа главным образом была связана с травматологической хирургией, ему нечасто выпадала возможность заняться пластикой, не считая периодической помощи жертвам ожогов. Я решил взять его под свое крыло и пообещал, что, если подвернется операция по реконструкции, с удовольствием выполню ее вместе с ним.

Несмотря на всю эту кровавую череду огнестрельных ран, с которыми мы ежедневно имели дело – как правило, через нас каждый день проходили от двенадцати до пятнадцати пациентов, – жители Алеппо по-прежнему пытались жить обычной жизнью. Между тем оборудование выходило из строя, машины ломались, и частенько приходилось импровизировать. По соседству жил инженер с собственным токарным станком, он чинил поломанные машины, используя собранные им в округе куски металла. Он был настолько хорош, что трудился сутки напролет, поддерживая транспортную систему восточной части Алеппо в рабочем состоянии. Однажды его токарный станок сломался, и он засунул в него обе руки, чтобы подтянуть какую-то гайку.

Я пил кофе на верхнем этаже больницы М1, рассматривая улицу внизу, как вдруг увидел машину, которая с визгом затормозила. Вышедший из нее инженер побежал в больницу, его руки истекали кровью. Я бросился вниз по лестнице в операционную. Мы быстро наложили на предплечье жгут, чтобы остановить кровотечение, но ему было так больно, что решили не мучить его и сразу же дать наркоз. Когда он подействовал, мы осмотрели его раны. Левая рука была настолько повреждена, что нужно было ампутировать предплечье. Правую, доминантную, руку нужно было спасать. У него сохранились большой, указательный пальцы и половина среднего, но все остальное было оторвано, как и половина предплечья.

Мы с Абу Васимом ампутировали ему левое предплечье, а затем внимательно изучили то, что осталось от правой руки. Оголенные ткани и кости нужно было закрыть кожей, но это могло подождать. Важно действовать постепенно: перевязать раны и избавиться от любой инфекции, которая могла там развиться, – пришлось оперировать несколько раз, постепенно удаляя все больше омертвевших тканей и давая ему антибиотики. За следующие несколько дней он окреп, а в правой руке частично восстановилась подвижность большого и указательного пальцев. Пришла пора залечить его раны.

Я спросил у Абу Васима, доводилось ли ему когда-нибудь делать паховые лоскуты. Речь шла о процедуре по пересадке взятого с паха кожного лоскута размером чуть больше крупной ладони с растопыренными пальцами. Лоскут получает кровь из небольшой артерии, служащей ответвлением бедренной. Если не отделять взятый кожный лоскут от артерии, им можно закрыть поврежденную руку, зафиксировав ее над пахом. Пришитый поверх того, что осталось от руки, лоскут остается в таком положении на три-четыре недели, пока не разовьются новые сосуды, чтобы обеспечить кровоснабжение. Когда это произойдет, лоскут можно наконец отделить от паха, полностью покрыв руку новой кожей.

Абу Васим просто светился от счастья. Наконец-то ему выпал шанс провести серьезную пластическую операцию. На глазах у пятнадцати других хирургов из Алеппо он под моим руководством подготовил паховый лоскут. Это заняло какое-то время, но мне было невероятно приятно наблюдать, как он отделяет и пересаживает кожу. Чтобы обездвижить руку инженера, из-за особенностей травмы пришлось поставить ему на таз и руку специальные ортопедические фиксаторы.