Стеклобой - Михаил Перловский

Романов высунулся из кабины:

— Ты как, подвезти тебя, может?

— Я сейчас встану и сам кого-то подвезу, — мрачно сказал водитель, пытаясь подняться.

Но Романов больше не смотрел на него. Теперь к дому. Не хотите мне помогать, не желаете работать, я сделаю все сам! Я скоро доберусь, и мы все вместе… Организуемся, сладим, ничего-ничего, не выходит в кабинете, так хоть получится лопатой махать. В едином порыве, все вместе навалимся, устоим, сдержим! «Добрый день, Романов, — подумал он. — Если дело так пойдет дальше, тебе точно потребуется портативная трибуна». Он свернул из Прачечного и вдруг понял, что сто лет не сидел за рулем, и что не помнит, как он, собственно, тронулся с этой непривычной коробкой передач. «А черт с ним, поеду, как знаю», — и он рванул через маленькие пешеходные улочки, игнорируя все правила.

Вот уже заканчивалась Миллионная, сейчас за углом примется петлять Заводской переулок — Романов несся по городу, вцепившись в руль. Город был сам на себя не похож, дремлющая умиротворенная колыбель безумцев с их неуемными желаниями исчезла. Группки людей с перепуганными лицами тащили неизвестно куда свои тюки, по крышам заметно дымило, издалека слышалось неразборчивое хрипение мегафона и неровно вскипающие неожиданные звуки далекой музыки. Возле закрытой булочной, среди пестрого и по-воробьиному суетливого семейства Романов заметил грустно бредущего в вечной своей серой шляпе бывшего мэра Милонаса. Круглый и тяжелый, он мерно спускался по брусчатке вниз к набережной и казался бильярдным шаром, неспешно катящимся в лузу по собственной воле. Пожалуй, и мне туда дорога, я ничем не смог помочь сегодня, думал Романов. Ни одному человеку не стало легче, даже мне самому. Хоть забирайся опять на каланчу и желай всем спасения.

Перед Романовым продолжал мелькать город, очерченный рамкой лобового стекла, как на киноэкране. Сейчас, когда его внутреннее пристальное внимание сменило фокус, и он следил за дорогой, к нему пришло осознание: дар, бывший с ним еще вчера, покинул его. Пока он был с ним, его нельзя было почувствовать, это было сродни дыханию.

Теперь же от него остался только след. Подобно тому, как по отпечаткам лап, оставленным на снегу осторожным невидимым зверем охотник без труда угадывает его внешний облик, так и по этому зудящему следу от утраченной своей силы Романов смог теперь в полной мере оценить то, чем владел совсем недавно. Любые варианты развития истории, вероятность движения событий к тому или иному финалу — еще вчера он мог предвосхищать и комбинировать. Он легко видел взаимосвязи и оценивал риски, он почти физически чувствовал правильный ответ самой сложной задачи. Раньше. И тут он впервые признался себе, что прекрасно помнит слова фальшивого отца о светлой голове, которая дана ему авансом в обмен на пацанов. И всегда помнил.

Тревога нарастала, руки задрожали, и он грубо одернул себя: подобрать сопли, будешь решать проблемы постепенно. Сначала — добраться до дома. В какой-то момент все пошло не так, но главное сделано. Где-то случился сбой, и когда ты поймешь, где именно, ты сможешь двигаться дальше.

Романов наконец увидел угол своего дома и, с трудом совладав с тугим рулем, завернул в арку. Габариты автобуса плевать хотели на романовский глазомер, он разбил правую фару и проскрежетал боком о стену. Во дворе было людно, но знакомых лиц он не увидел. Из нескольких окон валил густой черный дым, пламени не было. Его квартира выглядела целой, по крайней мере снаружи. Хотя, конечно, дым наверняка уже пропитал ее насквозь. Надо бы туда сбегать, забрать папку, вытащить зеркало с креслом, жалко, если пропадут.

Внезапно кто-то заголосил, срываясь на визг и рыдания. Романов обернулся, через двор неслась Бэлла:

— Мамочки, сгорел, как есть сгорел заживо! — кричала она и на ходу хваталась за голову. Спустя минуту ее уже окружало плотное кольцо. Романова тут же оттеснили.

— Да говори ты толком, кто, чего, где? — спрашивали ее наперебой.

— Что вы набросились на больную женщину! Еще чуть-чуть, и у меня тромбоз начнется! Степан Петрович… Архив горит… А он туда… ну что он там забыл?! Партбилет? А потом обратно… — задыхалась она. — А потом снова туда и обратно… Если выбежал живой… Ну зачем так рисковать? И потом… больше никто его не видел… Я вам первая… — ее усадили на ящик и стали подробно расспрашивать.

Всхлипывая, она наконец рассказала, что была у архива, где тоже полыхал пожар, а машину туда не дали, начальство, говорят, не разрешило. А он ворвался в горящие двери и не вернулся.

— Спасу, говорит, наше наследие! И в огонь кинулся, как в пивной ларек! — Бэлла трясла кулаком. — Герой!

— Что ты голосишь, курица, нашли его, что ли? — выкрикнул едкий голос Бориса.

— Да кто ж тебе найдет его, пламя такое, что можно город обогреть, — деловито ответила Бэлла. — Нечего было трогать Мироедова за дух голыми руками, открывать рукопись! Не зря он ее в стену запечатал! Косточки его разворошили, прилюдно прочли его позор, вот он и разбушевался! — окончательно успокоившись договорила она.

Романов сжал зубы. Вот тебе и загадали желание, черт бы побрал эту каланчу. Черт, черт, но это мы еще проверим, никто его не видел, тела не нашли. Без паники. И машины нужны были на заводе — там целый цех под угрозой. Взлетел бы весь город — никаких архивов не осталось бы. Мысли его заметались, но среди них Романов с отвращением отметил одну: «Туда и потом обратно… что старик, интересно, успел вынести?»

Сквозь бормотание и гвалт раздался звонкий голос Кирпичика:

Он стоял на ящике и оглядывал толпу с победной улыбкой. Толпа на секунду затихла, но тут же продолжила обсуждение. Романов первый раз за день улыбнулся. Вихрастая голова Кирпичика дернулась и исчезла, сквозь толпу было видно, как Света тащит его за рукав, отвешивая подзатыльники. Романов догнал их.

— Света, как у вас дела? — спросил он, подбегая. Он был очень рад видеть ее и Кирпичика. Ему даже захотелось обнять их, но он сдержался. — Что у вас тут?

— Мы тут пытаемся справиться… — она посмотрела на него с жалостью, — тебе… вам, наверное, нельзя здесь. Они не захотят, — она растерянно огляделась.

Раскрасневшийся Воршоломидзе устраивал навес от солнца, натягивая занавеску между деревьев, Борис, наваливаясь всем телом, катил тачку, груженую новенькими ведрами. Шумные ребята вываливали обугленную мебель из окна первого этажа, мужики возились с пожарным краном. Романову захотелось присоединиться к работе и заглушить чувство вины — мало того, что он не может справиться с бедой, так еще есть вероятность, что причина этого несчастья — именно он.

Но никто в его помощи почему-то не нуждался. И, странное дело, почти каждый, проходивший мимо Романова, бросал на него злобный взгляд или поспешно отводил глаза. Несколько человек тянули шланг от пожарного крана и, не сказав ни слова, оттеснили Романова, который собирался встроиться в шеренгу.