Магический Марксизм. Субверсивная Политика и воображение - Энди Мерифилд

Необходимо помнить, что полковник Аурелиано Буэндиа провел много-много лет сражаясь, за свое право на свободное время, за свое право трудиться, не становясь наемным работником. Он боролся за свое право проводить время так, как сам желает, посвятить его созиданию, реализации своих творческих склонностей, поискам способов выразить себя, хотел чувствовать себя онтологически связанным с тем, что делает, как трудится. Действительно, для большинства людей выход каждый день на работу упорядочивает их жизнь, придает ей «стабильность», поддерживает их общественные связи, выводит их во внешний мир и делает общественными существами. В нашей культуре к тому, что не связано с работой, точнее, с оплачиваемой работой, относятся пренебрежительно; традиционно эта сфера понимается как «домашний труд», как занятие для женщин, которое многие домохозяйки с детьми очень хорошо знают не просто как сферу бесконечной изматывающей (и неоплачиваемой) рутины, но и как сферу покинутости и одиночества, скуки и изоляции, особенно те женщины, которые живут в пригородах или на окраинах больших городов. Ясно, следовательно, что светлая мечта Маркса, высказанная в «Grundrisse», об уменьшении рабочего времени не должна сводиться к свободному времени как пустому времени, времени, отрезанному от пространства, от социального и физического окружения, обеспечивающего связи с обществом, могущего оказать поддержку и стимулирующего кооперацию автономных личностей и их активность.

Так что полковнику нужно было как-то реализоваться, нужно было какое-то занятие, которое могло бы заменить его прежний каждодневный труд воина. Если вы отказываетесь от постоянной работы, перестаете делать то, что делали до этого каждый день, чем это заменить? Чем заполнить поры освобожденного времени дня? Здесь, уже в другом аспекте, мы снова сталкиваемся с проблемой негативности, с тем, что марксистам привычнее вести войну, чем жить мирной жизнью, привычнее защищаться, чем отдыхать, они более склонны отрицать, чем предлагать новые действия, требующие времени, когда война уже выиграна; кроме того, они неспособны увидеть, каким образом возможно заниматься мирной деятельностью, одновременно по-прежнему ведя войну. Некоторые европейские левые несколько последних десятилетий ведут борьбу, которая предположительно должна решить две проблемы одним махом, борьбу за замену заработной платы «общественным доходом», «минимальным гарантированным доходом». Общественный доход, как утверждают его главные защитники – Горц и Негри с Хардтом, – это доход, призванный удовлетворить потребности не столько работников, сколько граждан; это базовый, безусловный доход, гарантированный каждому, независимо от того, есть ли у него работа, от возможности и желания работать, доход, который бы дал возможность любому, если он того пожелает, делать хоть золотых рыбок где-нибудь в тихой мастерской. Общественный доход – это просто вознаграждение тебе за то, что ты человеческое существо, живущее на планете Земля сегодня, на планете, где автоматы и постоянный капитал заменили твой живой труд, сделали тебя ненужным на рабочем месте, обеспечили гигантский прирост производительности за твой счет, принесли огромные прибыли тем немногим, кто вряд ли хоть день в своей жизни работал. Общественный доход – это, следовательно, некая форма возврата времени, то, что тебе должны, когда необходимое производство нуждается только в ограниченном количестве труда и очень незначительном времени реальной работы.

Сторонники введения общественного дохода указывают, что он не является заменой пособия по безработице: не является компенсацией, которое государство выдает тому, кто обращается с такой просьбой. Эти деньги выплачивались бы не для того, чтобы создать зависимость и не для того, чтобы они стали страховкой, предупреждающей социальное исключение; скорее они должны стимулировать автономию, помочь возникновению множества новых, творческих типов деятельности, а также способствовать самораскрытию человека сегодня, когда растет гнет необходимости найти оплачиваемую работу, дабы не умереть с голоду, и связанный с этим психологический стресс. Люди смогли бы позволить себе рисковать, экспериментировать со своими жизнями. Их прожиточный минимум был бы обеспечен, дан им как право, а не как милостыня. Конечно, те, кто пожелал бы увеличить свои доходы посредством работы часть дня, могли бы без проблем это сделать; и все же, в общем и целом, общественный доход – это социальный дивиденд, предназначенный высвободить творческие склонности людей, освободить от бремени работы, какой мы всегда ее знали прежде. Он был бы попыткой отучить людей от их привычек, связанных с наемным трудом, от их прежней одержимости работой, от прежних страхов, заменив все это новой нормой свободного времени, нормой дьявольски серьезных усилий по созданию маленьких золотых рыбок.

Некоторые левые приложили немало усилий, показывая, что общественный доход целесообразен уже сегодня, доказывая, что он будет эффективен на практике сегодня, что он уже является реалистичной возможностью в мире, где продуктивистская логика – и капиталистическая и коммунистическая в прошлом – в значительной мере теряет силу. Деньги, необходимые для его введения, говорят сторонники, могут быть получены благодаря системе налоговых мер, например прогрессивному подоходному налогу и изменениям в налоге на добавленную стоимость, не говоря уж о введении налога Тобина на финансовые трансакции, что при ставке менее чем 1 % может обеспечить 4 миллиарда долларов в год. Меры подобного рода могут дать правительствам необходимые ресурсы для практических действий, если на то будет политическая воля, если они будут принуждены действовать, пока не стало слишком поздно, пока наше общество не потерпело полный крах.

Но как бы то ни было, вполне правомерен вопрос: концепция общественного дохода нацелена на социальную реформу или социальную нормализацию? Она предназначена трансформировать обанкротившуюся капиталистическую систему или подправить ее? Не будет ли общественный доход просто несовершенной заменой социального пособия? Более того, доказывая эффективность общественного дохода, демонстрируя то, что он может быть введен уже сегодня, при капитализме, левые, как кажется, хотят переиграть капиталистов на их собственном поле, переведя жизненно важный человеческий опыт на язык таблиц с цифрами и анализа затрат-выгод. Это наступление со стороны левых или на самом деле робкая защитная стратегия? Почему левые чувствуют себя обязанными доказывать государству и корпорациям, что они могут позволить себе переплачивать, не оказываясь внакладе, не теряя выгоду и голоса избирателей[200]?