Ночь печали - Френсис Шервуд

— Ради Господа и Испании! — крикнул Кортес, привстав на коне и вознеся к небесам меч.

— Ради Господа и Испании! — откликнулось войско.

— Нет большей чести, чем смерть на войне! — крикнул своим храбрым солдатам тласкальский военачальник. — Смерть в «цветочной войне» мила Уицилопочтли, дарящему жизнь. Я вижу смерть вдали, и мое сердце жаждет ее.

— Сантьяго! — Испанские войска взывали к святому покровителю Испании Иакову.

— Сантьяго!

— В наступление! — скомандовал Исла.

— В наступление! — пронеслось по рядам солдат.

Глава 23

Аду и сам не знал, где находится — на передовой или в тылу. Он видел сейчас лишь людей, сражавшихся рядом с ним. Эти люди, встав друг за другом, двигались к месту битвы. Испанцев только что зажали в узком переходе, но сейчас они вырвались из этой ловушки на равнину. Аду шел вместе с остальными. Не было времени выполнять филигранные маневры, которым обучил его Куинтаваль. Здесь не применяли отточенных выпадов и правил фехтования, но Аду помнил о том, что следует все время держаться боком, не открывая врагу грудь. Он продвигался вперед быстрыми мелкими шажками, выставляя вперед правую ногу и приставляя к ней левую. Шаг, приставить, шаг, приставить. Шаг, шаг, шаг. Он колол противников немного ниже, чем во время тренировок, поскольку индейцы были низкорослыми. Аду все время пребывал в готовности к удару и не сгибал локти, за исключением тех моментов, когда вытаскивал меч из тела врага. Временами Аду опускал свой широкий меч горизонтально, так как это положение подходило для быстрых выпадов, для нанесения резаных ран от макушки до пят, сверху вниз. Он вспарывал врагам животы, завершая движение поворотом кисти. Аду бил, резал, колол, делал резкий выпад вперед, уклонялся, отступая, вновь шел вперед, изгибался, его меч со свистом взрезал воздух, и Аду встречал всех врагов уверенными размеренными ударами, колющими и режущими, он парировал, отступал, шел вперед, атаковал. Финт, двойной финт, уклонение, атака, подступ, уклонение.

В какой-то момент тласкальцы разделили свое войско на четыре части. Первое подразделение называлось «Холм», второе — «Сосна», третье — «Белая Равнина», а четвертое — «Вода». Отряды заняли свои позиции. Их лица были раскрашены синими узорами войны. В таком виде тласкальцы напоминали испанцам демонов. На третий день боя тласкальские подразделения вновь слились в одно и пошли в атаку под звуки труб из раковин, барабанов из змеиной кожи и длинных деревянных дудок. Испанцы приняли бой.

— Тыловые войска вперед! — скомандовал Кортес.

— Тыловые войска вперед! — повторили офицеры.

Солдаты выдвинулись на передний край.

— Подкрепление!

— Подкрепление!

Аду чувствовал толпу вокруг, чувствовал солдат у себя за спиной. Он следовал движениям толпы. Отступая вместе с линией, а затем двигаясь вперед, перемещаясь вместе с остальными, Аду думал, что он капля в океанской волне или травинка на поле, где гуляет ветер. Грохот и дым пушек, свист пуль и стрел, звуки труб — из-за всего этого Аду казалось, что он никогда ничего не знал, кроме войны. В какой-то момент во время долгого боя Аду сумел остановиться, когда ему никто не угрожал. Ему сунули в руку кожаный бурдюк. Открыв его, Аду напился воды, и эта вода показалась ему такой сладкой, что у него слезы выступили на глазах. Он передал бурдюк обратно. Воды ему дал Кортес.

— Первая линия на фланги!

— Первая линия на фланги!

Аду толкнули, и он увидел, что ряд испанских солдат с их семпоальскими союзниками стал реже и, как и в первый из трех дней боя, часть солдат отошла ко флангам, а солдаты из тыла выдвинулись вперед, окружив тласкальцев и отрезав им путь к отступлению. Испанцы сжимали круг все уже, убивая индейцев в его центре.

— Отступаем!

— Отступаем!

Испанцы покинули поле боя, и звуки битвы утихли. Там и сям еще шли стычки. Испанцам удалось захватить несколько пленников, но на самом поле боя к концу дня лежала отвратительная куча тел тласкальских воинов — обезглавленных, расчлененных, заколотых, забитых, зарезанных. Их мертвые глаза смотрели вдаль. Испанские интенданты ходили по полю боя, подсчитывая тела и оценивая причиненный урон.

— Потери с нашей стороны составляют тридцать пять человек, — крикнул кто-то.

— Потери — тридцать пять человек!

Кортес не думал, что следует объявлять о потерях так громко, так как солдаты все равно узнали бы об этом рано или поздно. Не стоило подрывать боевой дух. В целом, учитывая количество врагов, тридцать пять убитых — это было очень мало.

— Да упокоит Господь их души. Мы победили, — объявил он.

— Мы победили.

— Мы победили.

Аду не ощущал вкуса победы. Он притронулся к своим рукам и ногам. Они по-прежнему находились на месте. Затем он провел ладонями по груди — ран не было. Все вокруг пришли в восторг — он же ничего не чувствовал. Иные прыгали от радости, обнимались, поздравляли друг друга, а Аду хотелось опуститься на землю и присоединиться к мертвым. Некоторые испанские солдаты заявили о своем желании направиться в город и потребовать у тласкальцев выкуп. Испанцам хотелось заполучить новых рабынь, чтобы те делали все, что им прикажут. Им хотелось погружаться в женскую плоть, как настоящим завоевателям.

— Ни в коем случае, — заявил Кортес и опустился на колени.

Все остальные так же преклонили колени, и, пока семпоальцы удивлялись происходящему, испанцы принялись возносить благодарность Небесам за победу.

— Господи! — начал Кортес.

— Господи! — повторили за ним войска.

После молитвы все, как могли, почистились и стали по приказу Кортеса разбивать лагерь. Женщины отправились готовить праздничный ужин.

— Кортес спас мне жизнь, — сказала Лапе Ягуара Малинцин.

Во время боя Лапу Ягуара нигде не было видно, но затем он внезапно появился из ниоткуда, готовый помочь всем, чем мог.

— Меня чуть было не разрубили на две части, а Кортес убил тласкальского…

— Ну, конечно же, он спас тебе жизнь, донья Марина, — перебил ее Лапа Ягуара, отряхивая ладонями грудь, как будто испачкался во время боя. — Неужели ты думаешь, что он сможет обойтись без переводчика?

— Дело не в этом, Лапа Ягуара.

— А, ну да, он же хочет жениться на тебе.

Все, за исключением Малинцин, с самого начала знали о том, что Кортес женат.

— Я знаю, что он не может жениться на мне, но он спас мне жизнь. Спас мне жизнь.

— Хорошо, Маакс. Значит, ты будешь жить и умрешь в какой-нибудь другой день. А я думал, что ты ненавидишь его.

— Ненавижу.