Ночь печали - Френсис Шервуд

Кортес и его солдаты вскоре оседлали лошадей и, воспользовавшись преимуществом в скорости и росте, бросились на воинов Тласкалы, но те исчезли так же быстро, как и появились. Испанцы устремились в погоню, но не смогли обнаружить врага. Индейцы скрылись за валунами.

— Больше этого не повторится, — заявил Кортес, вернувшись в лагерь. — Я гарантирую это. Держите при себе оружие! Агильяр, как обычно, ты был не прав. Сегодня я ждал объявления войны, а вместо этого на нас напали. Безобразие!

Весь день испанцы смазывали мушкеты и спусковые механизмы арбалетов. Солдаты чистили мечи и дрессировали лошадей, а офицеры собрались в палатке Кортеса, склонившись над картой, поспешно нарисованной Нуньесом со слов одного из семпоальцев. Этот семпоалец, как перевела Малинцин, бывал в столице и путешествовал по землям тласкальцев. Нуньес, используя в качестве указки перо и делая пометки угольком на туго натянутом холсте, объяснил Кортесу стратегию боя, указав, где должен находиться каждый из офицеров, несущий ответственность за своих солдат. В первую очередь войскам не следует выстраиваться в линию, как то принято в Испании, скорее следует применить более распространенный европейский стиль, описанный в военных пособиях. Мальчишки любили воспроизводить этот стиль боя, играя в солдатики, — отряды из сорока человек строились в квадраты и шли на врага. Нуньес изучал этот военный прием и считал его крайне эффективным.

Хотя Нуньес и не обучался военному делу в учебных учреждениях, он был знаком с трудами Макиавелли, а когда-то ему даже представилась возможность взглянуть на копию записей самого Леонардо. Тогда Нуньес работал в доме богатого и образованного человека. Ремеслу плотника он научился у своего отца, а знания в области навигации получил на торговых кораблях, плававших в Средиземном море. Он выглядел намного моложе своих сорока пяти лет, и все его познания не были для него тяжкой ношей. Сейчас он думал лишь о том, как защитить Кай от смерти, да и самому ему не хотелось умирать. Он оказался на стороне испанцев лишь волею случая, но теперь будет делать все для того, чтобы выжить. А кто бы не делал?

— Встретившись с врагом, — продолжил Нуньес, — квадрат должен расформироваться и выстроиться в широкую линию, приспосабливаясь к особенностям местности. Мечники с короткими мечами и щитами пусть идут в атаку первыми, за ними двинутся солдаты с алебардами и копьями. Мушкетеры прикроют наступление, а за их спинами установят пушки. Все начнут действовать по сигналу. Стрелять из орудий следовало не одновременно, однако синхронно, так чтобы продвижение вперед было непрерывным и его невозможно было остановить.

Так как Нуньес разрабатывал план битвы, ему разрешили взять в бой меч, к тому же очень хороший, хотя он был евреем. Альварадо сказал, что это немецкая сталь, которая, по его словам, лучше толедской. На следующий день, приготовившись к битве еще до зари, испанцы атаковали тласкальцев, однако вновь в самый разгар сражения тласкальцы бросились врассыпную и спрятались в небольшом каньоне.

— Черт, черт, черт побери! Не могу понять их стиль боя! Нападают и прячутся. Как комары какие-то. Трусы. Это так раздражает.

Впрочем, испанцы, как и ранее, не понесли потерь, и той ночью, раздраженные и разочарованные, Кортес и его офицеры, дождавшись темноты, напали на ближайший город и сожгли его, убив всех, кто сопротивлялся. Они вернулись с женщинами и детьми, которым суждено было стать рабами. Кортес объявил, что этот город под названием Цомпанцинко замирен и освобожден. Каждого сдавшегося пленника клеймили в лоб и объявляли рабом на всю оставшуюся жизнь.

На следующий день все испанское войско подошло к окраине города Тласкала, не встретив и тени сопротивления. Воспользовавшись своим умением появляться из ниоткуда, на горной тропе, ведущей в город, возникла делегация из девяти тласкальцев, передавших Кортесу послание от касика Тласкалы. С помощью Малинцин они объявили, что Тласкала готова сдаться. Касик якобы хотел мира, а чужаков ждали в его городе. Касик также заявлял, что сражение было ошибкой, и просил прощения.

— Пора прекратить это недоразумение, — согласился Кортес, думая о том, не пришлют ли им еще наложниц.

В этот момент Аду, подняв голову, увидел, как из-за скалы выглянул какой-то тласкалец. Разведчик? Рядом с ним появился еще один человек. Индейцы постепенно занимали позиции.

— Кортес, смотри. — Аду указал на тласкальских воинов, сгрудившихся на скалах неподалеку от них.

Сейчас их было уже около тысячи. Индейцы подули в трубы из раковин моллюска, подавая сигнал к бою, и на головы испанцев посыпались стрелы, камни и копья. Сотни воинов с дубинками в руках бросились вниз со скал, яростно атакуя испанцев.

— Во имя Господа и Девы Марии! — крикнул Кортес. — Засада! Уходи, Марина, уходи! — Он подтолкнул Малинцин, стоявшую рядом с ним, к уступу скалы, чтобы она могла укрыться. — Альварадо, защити Марину и отведи ее к другим женщинам. Поторопись.

Прежде чем Малинцин успела сделать хоть шаг, на нее бросился с занесенным мечом тласкальский воин. Сейчас он ее зарубит! Окаменев, Малинцин не могла произнести и слова, зная, что это конец, что пришло время ее смерти. «Нет, — хотела сказать она, — я еще не готова, я еще не все сделала в своей жизни, я еще ничего не сделала». Но такова была ее судьба. Малинцин скорчилась перед ударом, закрыв ладонями лицо, и внезапно услышала свист. Свист и звук удара. Она не решалась посмотреть, что происходит. В конце концов она открыла глаза. Тласкалец, набросившийся на нее, лежал у ее ног с ножом в спине.

— Уведи ее отсюда! Скорее, скорее! — крикнул Кортес.

Подхватив Малинцин под руку, Альварадо потащил ее сквозь войско в тыл.

Сжимая в руке кинжал, Кортес перебросил свою рапиру Аду, ведь тот, будучи рабом, не имел права носить оружие.

— Постарайся! — крикнул ему Кортес.

Под звуки второго сигнала труб новая волна тласкальцев бросилась вниз по склонам: они кричали, словно койоты, загнавшие добычу. У молодых воинов на лице была синяя боевая раскраска, они вычернили зубы и распустили свои длинные волосы. Предводители отрядов надели высокие головные уборы из ярких перьев, а их грудь защищали пластины из дерева и плотного хлопка. Конечно же, все были пешими и вооруженными шипастыми дубинами, бронзовыми щитами и короткими обсидиановыми мечами. Лучники остались на вершинах скал, стреляя в испанцев. Малинцин волокли все дальше в глубь войска, назад, назад, мимо одного солдата, затем другого, и в конце концов она оказалась в тесном кругу женщин. Рядом с ней стояли племянница касика Семпоалы и Кай. Их защищали семпоальские воины.

— Кортес спас мне жизнь. — Слова сами сорвались с ее губ.

— Ты видела моего Рафаэля?

— Кортес спас мне жизнь, Кай.

Запели испанские трубы, послышалась барабанная дробь.

— Каждый за себя! — скомандовал Коретс.

— Каждый за себя.

«И почему всякий раз каждый должен быть за себя?» — подумал Альварадо. Он ненавидел все это. Терпеть этого не мог. Конечно же, он мог убивать противников так же, как и все остальные, но ему не нравилось находиться в гуще событий. Это стихия Кортеса, а не его, и лишь сознание опасности заставляло Альварадо рубить и колоть, резать и бить. Голова, рука, живот, вот тебе, вот тебе, вот тебе!