Под алыми небесами - Марк Салливан

– Подождите, пока они проедут, – сказал генерал Лейерс.

Пино дождался, когда машина полковника Рауффа скрылась среди домов, и только после этого тронулся сам.

– Куда, mon général? – снова спросил он, а перед глазами у него все стоял Туллио, бросавший обвинения чернорубашечникам, прежде чем пули сразили его.

– Отель «Реджина», – сказал Лейерс.

Пино поехал в сторону отеля.

– Если позволите, mon général, что будет с телами?

– Будут лежать там до темноты, а потом родственники смогут их забрать.

– Весь день?

– Полковник Рауфф хочет, чтобы весь Милан, в особенности партизаны, видели, что происходит, когда убивают немецких солдат, – сказал Лейерс, когда они миновали пропускной пункт. – Дикари, идиоты. Неужели они не понимают, что лишь увеличивают число итальянцев, которые хотят убивать немецких солдат? Вы, форарбайтер, вы хотите убивать немцев? Хотите убить меня?

Пино был сражен этим вопросом, он даже подумал, что генерал читает его мысли. Но он тряхнул головой и сказал:

– Non, mon général. Я хочу жить в мире и довольстве, как и все люди.

Пока Пино ехал в управление гестапо, нацистский полномочный представитель рейхсминистра вооружений и военного производства пребывал в задумчивости. У отеля «Реджина» Лейерс, перед тем как выйти, сказал:

– У вас есть три часа.

2

Пино страшился того, что ему предстояло, но все же вышел из «даймлера» и снял нарукавную повязку. Он отправился в новый магазин сумок, но работавшая там девушка сказала, что его отец ушел в магазин Альбанезе.

Пино вошел в магазин кожаных изделий; кроме Микеле, дяди Альберта и тети Греты, внутри никого не было.

Увидев его, дядюшка выскочил из-за прилавка:

– Где ты был, черт возьми? Мы тут переволновались!

– Ночевать ты не пришел, – сказал отец. – Слава богу, ты живой.

Тетушка Грета посмотрела на Пино и спросила:

– Что случилось?

Несколько секунд Пино не мог произнести ни слова. Потом он подавил слезы и сказал:

– Нацисты и чернорубашечники провели показательную децимацию за подрыв немецких солдат. Они отсчитали в тюрьме Сан-Витторе каждого десятого, набрали пятнадцать человек, а потом расстреляли их на Пьяццале Лорето… – Голос его сорвался. – Среди этих пятнадцати оказался Туллио.

Дядя Альберт и отец были сражены этим известием.

– Этого не может быть! Ты, вероятно, видел кого-то другого, – сказала тетя Грета.

Пино со слезами на глазах ответил:

– Это был он. Туллио держался так храбро. Он кричал на тех, кто должен был расстрелять его, называл их трусами… а потом… боже мой… это было ужасно.

Он подошел к отцу и обнял его, а дядя Альберт обнял тетю Грету, которая разрыдалась.

– Я их ненавижу, – сказал она. – Это мои соплеменники, но я их ненавижу.

Когда она успокоилась, дядя Альберт сказал:

– Я должен сообщить его матери.

– Она не сможет получить тело Туллио до захода солнца, – сказал Пино. – Они хотят, чтобы тела оставались там в назидание жителям: вот что происходит, если убивают немецких солдат.

– Свиньи, – сказал его дядя. – Это ничего не изменит. Мы от этого только становимся сильнее.

– Генерал Лейерс сказал то же самое.

К полудню Пино сидел на ступеньках Ла Скала, откуда ему был виден выход из отеля «Реджина» и стоящий рядом «даймлер». Он онемел от горя. Когда он шел по улице мимо статуи великого Леонардо и слушал разговоры людей, которые спешили мимо, ему снова хотелось плакать. Все говорили о жестокости немцев. Многие называли Пьяццале Лорето проклятым местом. Он снова и снова видел произошедшее своим мысленным взором и не мог не согласиться с этим.

В три часа Лейерс наконец появился из управления гестапо, сел в машину и приказал возвращаться на телефонную станцию. Там, ожидая его, Пино думал о Туллио. Наконец на город стал опускаться милосердный вечер. Пино почувствовал себя немного лучше: теперь тело его друга можно забрать и подготовить к похоронам.

В семь часов генерал вышел с телефонной станции, сел в машину и сказал:

– К Долли.

Пино остановил машину перед ее домом на Виа Данте. Лейерс приказал ему взять запертый саквояж. Старуха в холле подмигнула им из-за стекол очков и, казалось, потянула носом им вслед, когда они прошли мимо и стали подниматься к квартире Долли. Анна открыла дверь, и Пино сразу же увидел, что она расстроена.

– Вы уже совсем вернулись, генерал?

– Нет, – сказал он. – Я хочу пригласить Долли пообедать где-нибудь.

Долли вышла в коридор в халате, с высоким бокалом в руке, и сказала:

– Прекрасная мысль. А то я с ума схожу, сидя тут целыми днями и дожидаясь тебя, Ганс. Куда мы поедем?

– В ресторан за углом, – сказал Лейерс. – Пойдем пешком. Мне надо прогуляться. – Он помолчал, посмотрел на Пино. – Вы можете остаться здесь, форарбайтер, и поесть. Когда вернусь, я вам скажу, понадобитесь ли вы мне еще сегодня.

Пино кивнул и сел на банкетку. Анна с несчастным видом прошла по столовой, не обращая внимания на Пино.

– Какое платье вам приготовить, Долли? – спросила она.

Генерал Лейерс пошел следом, и они исчезли в глубинах квартиры. Все происходящее казалось Пино нереальным. Лейерс вел себя так, словно и не видел хладнокровного убийства пятнадцати человек сегодня утром. В генерале было что-то от крокодила, решил Пино. Лейерс мог смотреть, как люди гибнут под пулями, как льется кровь, как жизнь уходит из них, а после этого отправиться обедать с любовницей.

Анна вернулась и спросила, словно преодолевая себя:

– Вы голодны, форарбайтер?

– Per favore, если это для вас хлопотно, нет, синьорина, – сказал Пино, не глядя на нее.

После некоторой паузы девушка вздохнула и сказала другим тоном:

– Это не хлопотно, Пино. Я могу вам разогреть что-нибудь.

– Спасибо, – сказал он, по-прежнему не глядя на Анну, потому что увидел саквояж генерала у своих ног и теперь думал, как бы его вскрыть.

Он услышал громкие, хотя и приглушенные голоса, Лейерс и его любовница о чем-то спорили. Он поднял голову и увидел, что девушка ушла.

Дверь распахнулась, Долли прошла через коридор, в котором сидел Пино, и позвала:

– Анна?

Анна тут же появилась:

– Да, Долли?

Долли сказала что-то по-немецки, и девушка, видимо, поняла, потому что тут же вышла. Потом появился генерал. На нем были форменные брюки, ботинки и майка.