Искусство игры в дочки-матери - Элеанор Рэй

– Он быстро устает, – сказал он. – И мало ест.

– Да, но это не повод для беспокойства, – сказала Грейс. – Ты сам говорил. Просто проблемы со сном. Просто не голоден.

– Я понимаю, принять это тяжело, – сказал доктор. – Нам нужно взять больше анализов. Чем больше мы узнаем о его состоянии, тем точнее будет прогноз.

Грейс весь вечер наблюдала за Питером. Его прежде румяные щеки теперь стали ужасно бледными. Он устал, слишком устал, чтобы играть с сестрой, поэтому Амелию отправили погостить к бабушке – всего на несколько дней. Пока они думали, как им быть дальше.

Она могла бы заметить болезнь раньше. Джонатан делал все, что было в его силах, но, если бы Грейс чаще была рядом, она бы заметила. Точно заметила бы. Она бы раньше отвела его к врачу, и это никогда бы не дошло до такой стадии.

Это ее вина. И сколько бы доктор ни твердил ей не ругать себя, что такое может случиться с каждым и что они не могли сделать больше, чем сделали. Она знала, что это ее вина.

– Он справится, – сказал Джонатан. – Доктор сказал, что у него есть все шансы.

Грейс кивнула, заставляя себя поверить в это. Потому что думать об альтернативе было выше ее сил.

Она почувствовала, как внучка заерзала в ее руках, и отпустила ее.

– Зачем он так? – спросила Шарлотта.

– Понятия не имею, – ответила Грейс. Она поискала слова утешения, но не придумала ничего подходящего. Затем ее взгляд упал на коробку какао-порошка, стоявшую на столе.

– Хочешь, испечем печенье? – предложила она, пытаясь избавиться от наваждения собственных мыслей. – Это поднимет тебе настроение.

– Я не уверена…

– А ты попробуй. Не можем же мы просто так сидеть и страдать.

Шарлотта на секунду задумалась.

– Шоколадные бурбоны, – сказала она. – Мамины любимые.

– Решено: готовим шоколадные бурбоны.

Амелия сидела на шатком табурете в кафе, глядя мимо ноутбука в стекло прямо перед собой. Не следовало ей пить тот второй флэт-уайт. Ее сердце колотилось чуть быстрее, чем следовало. Из-за кофеина, конечно, а не из-за того факта, что мужчина, который вскоре должен был стать ее бывшим мужем, только что прошел мимо нее, торопясь на вокзал.

Без сомнения, оставив после себя руины.

Она захлопнула ноутбук, даже не нажав клавишу «сохранить». Все равно она ничего не успела сделать. Только сидела и смотрела в окно, наблюдая, как голуби склевывают последние крошки веганского батончика, который с негодованием выбросил из своей коляски какой-то ребенок.

Нужно было сейчас же возвращаться домой, чтобы исправить то, что еще подлежало исправлению. Амелия встала и вышла из кафе. Ей следовало быть рядом, когда Том рассказывал обо всем Шарлотте. Так было бы правильно, и она это понимала.

Но она чувствовала себя слишком уязвимой. А если бы она заплакала? На его глазах, на глазах у Шарлотты? Она бы просто не выдержала, снова услышав эти слова из его уст, еще и видя его воочию в момент, когда он их произнесет. Она не сомневалась, что увидит на его лице стыд. Но что, если бы в его взгляде читалась еще и гордость? За новую жизнь, принесенную им в этот мир. За еще одного ребенка. Амелия все еще не могла в это поверить. Она чувствовала, как негодование нарастает в ней с каждым ее шагом. Несколько лет назад они с Томом даже обсуждали возможность завести второго ребенка. Сначала она была всеми руками «за». Она хотела, чтобы у Шарлотты был младший братик или сестренка. На нее нахлынули воспоминания – одни из самых счастливых воспоминаний ее детства, до болезни Питера. Амелия хотела, чтобы Шарлотта могла испытать такое же счастье, ведь с этим чувством ничто не могло сравниться.

Но Том сказал, что их жизнь и так слишком насыщенна. Ее карьера. Его бизнес. Минуты, проведенные наедине. Шарлотты было достаточно, и она заслуживала их безраздельного внимания.

Амелия поймала себя на том, что начала соглашаться с ним. Шарлотты было достаточно, и Амелия вспомнила, что иметь младшего брата или сестру – это еще и вечная борьба за родительское внимание, из которого ты так редко выходишь победителем.

И что он сделал? Взял и всадил им нож в спину, прикрывшись еще не рожденным ребенком в разгар всего этого хаоса.

Она постояла на пороге дома Грейс, не зная, что встретит ее за дверью, когда она наконец наберется храбрости и вставит ключ в замочную скважину.

Она была готова к слезам и истерикам.

Но она оказалась не готова увидеть свою дочь, с ног до головы перепачканную шоколадным порошком.

– Что здесь произошло? – спросила она.

– Мы пекли шоколадное печенье, и у нас случилась какао-катастрофа, – объявила ее мать. – Не пугайся так сильно, пятна легко сойдут при первой же стирке.

Амелия переводила взгляд с матери на дочь.

– Шарлотта, – сказала она. – Твой папа говорил с тобой… о его ситуации?

– Да, – сказала Шарлотта. – У него будет еще один ребенок.

Амелия чуть не задохнулась, услышав эти слова, произнесенные ее дочерью.

– Нам нужно поговорить об этом, – сказала она, но заглянула в лицо Шарлотты и прочла в нем обиду, едва припорошенную какао-порошком. – Но для начала, может, обнимемся? – Она раскрыла руки для объятий и шагнула вперед.

– Я вся в шоколаде, – сказала Шарлотта, отступая назад.

Амелия опустила руки, стараясь не чувствовать себя отвергнутой. Секунду они стояли молча, наблюдая друг за другом.

– Нам немного взгрустнулось, не так ли, Шарлотта? – сказала Грейс, отвечая на вопрос, который никто не задавал. – И я подумала, что было бы неплохо чем-то занять руки.

– И мы решили испечь твое любимое печенье, – добавила Шарлотта. – Шоколадные бурбоны.

Амелия почувствовала, как на нее накатывает тоска. То ли из-за кофеина, то ли из-за односторонней встречи с мужем, то ли из-за того, что Шарлотта начинала говорить как Грейс. Но нет, это было просто невыносимо. Неужели никто не мог сесть и просто поговорить о своих чувствах? Замешивание теста не могло заменить прорабатывание эмоций, но именно так функционировала ее мать, и именно с этим ей приходилось мириться, казалось, целую вечность. И теперь Грейс запустила свои токсичные щупальца в Шарлотту. Она посмотрела на мать, которая, в свою очередь, смотрела на печенье в духовке так, словно больше всего на свете ее заботило, не подгорит ли оно.

– Ради бога, мам, – сказала она. – Забудь ты про это печенье. – Слова прозвучали неожиданно громко и заставили всех вздрогнуть. – Извини, – добавила она, пытаясь успокоиться. Грейс точно не была ни в чем виновата, и Шарлотте меньше всего на свете