Кто боится смерти - Ннеди Окорафор

– Луйю согласится, но Бинту и Дити… их придется уговаривать.

– Или напоить остатками вина. Теперь оно так перебродило, что после двух чашек они не отличат своей головы от йейе. Если я соглашусь. Бинту так и быть, но Дити… только после тысячи извинений.

Мвита повернулся к выходу, я проводила его взглядом.

– Будь добр, передай это Фанази дословно, – сказала я с ухмылкой. – Я решила сделать именно так.

Фанази пришел ко мне в ту ночь. Я только устроилась в объятиях Мвиты, после того как с час летала в облике грифа.

– Прости за беспокойство, – сказал Фанази, вползая в палатку.

Я села, запахнув рапу плотнее. Мвита накинул мне на плечи одеяло. Я едва различала Фанази в отсветах каменного костра снаружи.

– Дити хочет, чтобы ты…

– Тогда пусть придет и попросит, – сказала я.

Фанази нахмурился.

– Знаешь, это ведь не только для нее.

– В первую очередь для нее, – я помолчала немного и вздохнула. – Скажи ей, чтобы вышла и поговорила со мной.

Выходя, я оглянулась на Мвиту. Он сидел с голым торсом, а я забирала одеяло. Он махнул рукой:

– Только не очень долго.

Снаружи было еще холоднее. Я завернулась в одеяло и подошла к мерцающему костру. Протянула руку и помешала воздух вокруг него, пока он снова не разгорелся. Я послала теплый воздух к своей палатке.

Фанази тронул меня за плечо.

– Сдерживай себя, – сказал он и вошел в палатку Бинты и Дити.

– Она тоже пусть, – проворчала я.

Я смотрела на светящиеся камни. Вышла Дити. Фанази ушел к себе в палатку и застегнул полог. Словно мы с Дити действительно могли уединиться.

– Слушай, – сказала она, – я просто хотела…

Я подняла руку и покачала головой.

– Сначала извинения. Иначе я уйду к себе в палатку и усну с чистой совестью.

Она слишком долго хмурилась, глядя на меня.

– Я…

– И убери с лица вот это выражение, – перебила я. – Если я тебе так противна, надо было оставаться дома. Ты заслужила побои. Надо быть дурой, чтобы провоцировать того, кто может переломить тебя пополам. Я выше, крупнее и намного злее.

– Прости меня! – крикнула Дити.

Луйю выглянула из палатки.

– Я… это путешествие… не такое, как я думала. Я не та, кем себя считала, – она вытерла лоб. Теперь от костра было жарко, как и от нашего разговора. – Я никогда не была за пределами Джвахира. Я привыкла к вкусной еде, свежему горячему хлебу, пряной курятине, а не тушеным зайцам и верблюжьему молоку! Верблюжье молоко для младенцев и… верблюжьих младенцев!

– Не ты одна впервые покинула Джвахир, Дити. Но ты одна ведешь себя как идиотка.

– Ты показала нам! Ты показала нам Запад. Кто бы усидел дома после такого? Я не смогла бы просто счастливо жить с Фанази. Ты все изменила.

– Не вини меня! – рявкнула я. – Не смейте никто меня винить! Вините себя за свое невежество и беспечность.

– Ты права, – тихо сказала Дити. – Я… я не знаю, что со мной творится, – она покачала головой. – Я не ненавижу тебя… но ненавижу то, какая ты. Я ненавижу это каждый раз, когда смотрю на тебя… Нам непросто, Онье. Мы одиннадцать лет верили, что эву грязные, подлые и жестокие. Потом мы узнали тебя, а потом – Мвиту. Вы двое – самые странные люди, которых мы встречали.

– Скоро тебя тоже будут считать подлой. Скоро ты поймешь, что чувствую я, куда бы ни пошла.

Но я испытывала противоречивые чувства. Дити и Бинта что-то переживали, как и я, как мы все. Это следует уважать. Вопреки всему.

– Ты пришла, чтобы попросить меня о чем-то?

Дити оглянулась на палатку Фанази.

– Сними это с меня. Если сможешь. Снимешь?

– Тебе не понравится то, что мне придется сделать. И мне тоже.

Дити сдвинула брови. Потом на лице появилась гримаса отвращения.

– Нет.

– Да.

– Фу!

– Знаю.

– А будет так же больно?

– Не знаю. Но нельзя получить, ничего не отдав – с колдовством так не бывает.

Из палатки вылезла Луйю.

– Я тоже. Если надо, можешь меня трогать. Все что угодно, только бы снова насладиться соитием. У меня нет времени для замужества.

Выскочила Бинта.

– Я тоже!

Я была в сомнениях.

– Ладно, – сказала я. – Завтра ночью.

– Так ты точно знаешь, что делать? – спросила Луйю.

– Думаю, да. Ну, то есть раньше я этого не делала, конечно же.

– А что, как ты думаешь, ты будешь… делать? – настаивала Луйю.

Я поразмыслила.

– Ну, ничего не берется из ничего. Даже комочек плоти. Однажды Аро оторвал у букашки лапку, выбросил ее и велел мне сделать так, чтобы она ползала. Я смогла это сделать, но не могу сказать как. В какой-то момент уже не я что-то делаю, а что-то действует через меня и делает то, что надо.

Я обдумала эти слова. Когда я кого-то исцеляю, это делаю не только я. Если это не только я, то кто еще? Похоже на то, о чем я говорила Луйю, – когда ты просыпаешься и не знаешь, кто ты.

– Однажды я спросила Аро, что, как он считает, происходит, когда он исцеляет кого-то, и он ответил, что это связано со временем. Что ты заставляешь время вернуть плоть.

Все трое молча уставились на меня. Я пожала плечами и перестала объяснять.

– Онье, – вдруг сказала Бинта. – Прости, прости меня. Нам нельзя было туда ходить, – она бросилась ко мне, сбив меня с ног. – Тебе нельзя было там быть!

– Все хорошо, – сказала я, пытаясь сесть.

Она все цеплялась за меня, а теперь еще и рыдала. Я обхватила ее руками и зашептала:

– Все хорошо. Бинта. Со мной все нормально.

Ее волосы пахли мылом и душистым маслом. Накануне ухода из Джвахира она заплела волосы во множество косичек. С тех пор косы отросли, но она их не расплетала. Может быть, она решила превратиться в дада?[3]

Из-за палатки Луйю фыркнули два верблюда, устроившиеся там на ночлег.

– Да чтоб вас, – сказал Фанази, вылезая из палатки. – Женщины!

Мвита тоже вышел. Я заметила, что Луйю разглядывает его обнаженную грудь, и не была уверена, что это – обычное человеческое любопытство при виде эву или нечто более плотское.