Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - Харриет Джейкобс

Я не отрицаю, что бедных в Европе угнетают. Я не расположена рисовать их положение в таких розовых красках, в каких мисс Мюррей[40] расписывает положение рабов в Соединенных Штатах. Даже малая часть моего опыта дала бы ей возможность читать написанные ею самой страницы со слезами на глазах. Если бы ей пришлось отказаться от титула и, вместо того чтобы вращаться в высших кругах общества, стать домашней служанкой – к примеру, бедной гувернанткой на какой-нибудь плантации в Луизиане или Алабаме, – она бы увидела и услышала вещи, которые заставили бы ее рассказывать иную историю.

Посещение Англии стало памятным событием в моей жизни, ибо там я получила сильные религиозные впечатления. Презрительная манера, в которой причастие дают цветным людям на моей родине; принадлежность к церкви доктора Флинта и ему подобных; покупка и продажа рабов самопровозглашенными проповедниками Слова Божьего воспитали во мне предубеждение против епископальной церкви. Все ее служение казалось насмешкой и шарлатанством. Но дом в Стивентоне, где я жила, принадлежал семье священника, который был истинным учеником Иисуса. Красота его повседневной жизни вдохновила меня уверовать в подлинность христианского вероисповедания. Благодать вошла в мое сердце, и я опускалась на колени перед причастием, я верила – в истинное смирение души.

Я пробыла за границей десять месяцев, намного дольше, чем рассчитывала. За все это время я ни разу не увидела ни малейшего симптома предубеждения против цвета кожи. Более того, я совершенно позабыла о нем – пока не пришло время возвращаться в Америку.

Зимнее плавание выдалось нелегким. Издали казалось, что с берегов Соединенных Штатов восстают призраки. Какое прискорбное чувство – бояться собственной родины! Мы благополучно прибыли в Нью-Йорк, и я поспешила в Бостон, чтобы позаботиться о детях. Эллен я нашла здоровой и делающей успехи в школе, но Бенни меня не встретил – его не было дома. Я оставила его учиться ремеслу в хорошем месте, и несколько месяцев все шло как нельзя лучше. Мастеру он пришелся по нраву и был любимцем товарищей-подмастерьев; но однажды они случайно узнали о том, чего никогда прежде и не подозревали: Бенни был цветным! Это сразу же превратило его в существо иного рода. Одни из подмастерьев были американцами, другие – рожденными в Америке ирландцами. Их достоинство было оскорблено присутствием «черномазого» – после того как им сказали, что он «черномазый». Они начали демонстрировать молчаливое презрение, а обнаружив, что он отвечает тем же, перешли к оскорблениям и побоям. Бенни был слишком пылким мальчиком, чтобы терпеть это, и ушел от мастера. Желая заниматься чем-то, чтобы обеспечивать себя, и не имея рядом взрослых, которые могли бы дать совет, он завербовался на китобойное судно. Получив эти вести, я пролила немало слез и горько попрекала себя за то, что оставила его так надолго. Но я сделала это из лучших побуждений, а теперь могла только молиться Отцу небесному, чтобы Он направлял и защищал сына.

Вскоре после возвращения я получила следующее письмо от мисс Эмили Флинт, ныне миссис Додж:

В сем письме ты узнаешь руку твоей подруги и хозяйки. Прослышав, что ты уехала с одним семейством в Европу, я ждала новостей о твоем возвращении, чтобы написать. Мне следовало ответить на то письмо, которое ты прислала давно, но, поскольку не могла тогда действовать независимо от отца, я знала, что ничего удовлетворительного для тебя невозможно сделать. Здесь были люди, которые готовы купить тебя и пойти на риск, охотясь за тобой. На это я не желала соглашаться. Я всегда была привязана к тебе и не хотела бы видеть тебя рабыней других людей или допускать недоброе обращение с тобой. Теперь я замужем и могу тебя защитить. Мой муж рассчитывает этой весной переехать в Виргинию, где мы думаем поселиться. Я совершенно уверена, что тебе следует приехать и жить со мной. Если ты не желаешь приехать, можешь выкупить себя, но я бы предпочла, чтобы ты жила со мною. Если приедешь, то сможешь, коль пожелаешь, провести месяц со своей бабушкой и друзьями, а потом приехать ко мне в Норфолк, в Виргинию. Обдумай это и напиши как можно скорее; дай мне знать о своем решении. Надеюсь, дети твои здоровы. Остаюсь твоей подругой и хозяйкой.

Разумеется, я не стала писать ответное письмо с благодарностями за это сердечное приглашение. Меня оскорбило то, что меня сочли достаточно глупой, чтобы попасться на такие посулы.

«А пожалуйте-ка в гости, – Муху зазывал Паук. – Вы еще в таких хоромах не бывали, милый друг!»

Было ясно, кто-то оповещает семейство доктора Флинта о моих передвижениях, поскольку они знали о путешествии в Европу. Я ожидала, что они доставят хлопот, но, поскольку все это время успешно удавалось их избегать, я надеялась на неменьший успех в будущем. Заработанные деньги я желала потратить на образование детей и дом для них. Платить за себя было не только тяжело, но несправедливо, как мне казалось. Я не могла рассматривать себя как предмет собственности. Более того, я много лет трудилась без оплаты и все это время зависела от доброты бабушки, по большей части обеспечивавшей меня пищей и одеждой. Мои дети принадлежали мне безусловно; но, хотя доктор Флинт не тратил никаких средств на их содержание, он выручил за них большую сумму денег. Я знала, что закон счел бы меня его собственностью и, вероятно, давал бы его дочери право претендовать на моих детей; но подобные законы я расценивала как самоуправство грабителей, не имевших никаких прав, которые я должна была бы уважать.

Закон о беглых рабах в то время еще не был принят. Судьи Массачусетса в то время не должны были гнуть спины под цепями, входя в так называемые дворцы правосудия. Я знала, мой старый хозяин относился к Массачусетсу с большой опаской. Доверяясь любви этого штата к свободе, я чувствовала себя в безопасности на его земле. Теперь я сознаю, что ставила старое Содружество выше, чем оно того заслуживало.

Два года мы с дочерью прожили в Бостоне. Средств хватало на жизнь в достатке. Под конец этого времени Уильям предложил отдать Эллен в школу-пансион. Мне стоило немалых усилий согласиться расстаться с ней, ибо у меня было мало близких людей. Именно ее присутствие делало две комнатушки, в которых мы жили, похожими на настоящий дом. Но рассудок возобладал над эгоистичными чувствами. Я занялась приготовлениями к ее отъезду. За те два года, что мы прожили вместе, я не раз решалась рассказать Эллен о ее отце, но так и не смогла собраться с мужеством. Меня сдерживала боязнь, что ее чувства ко мне уменьшатся. Я знала, что дочери, должно быть, любопытна эта тема, но она ни разу не задала ни одного вопроса. Она вообще старалась не говорить ничего такого, что напомнило бы о моих бедах. Теперь же, когда она уезжала, мне пришло в голову, что в случае, если до ее возвращения меня настигнет смерть, она может услышать мою историю от чужого человека, который не будет понимать моих смягчающих обстоятельств. К тому же в этом случае ее чувствительная натура может пережить жестокое потрясение, если я оставлю ее в полном неведении.