Внизу наш дом - Сергей Калашников

– Я вас внимательно слушаю.

– Его непросто сформулировать. Отношения в вашем полку очень уж необычные. То деспотические, то панибратские. У меня на глазах подчинённый оттолкнул командира – вы даже замечания ему не сделали. Но, с другой стороны, слушаются вас беспрекословно и исполняют порученное с завидным рвением и толком. Хотелось бы понять, как такое возможно?

– Могут в ухо засветить и от пули заслонить, – кивнул я. – Попробую ответить. Так вот, – повернулся я к Автандиловичу. – Мне глубоко фиолетово, что Бю предательница. И, что она шпионка, тоже розово до тех пор, пока она валит «мессеры» и прикрывает мой хвост. Если она перестанет это делать, полк станет хуже справляться с работой. Тут всё примитивно и просто. Что же касается отношений, то тут как раз очень сложно.

Понимаете, хороший истребитель должен быть драчуном и забиякой. Агрессивным, предприимчивым, самоуверенным и напористым. Уверенным в себе, в командире, подчинённых и товарищах. И в неотвратимой победе. Такое состояние души, которое отчасти можно передать термином «командный дух». При этом, не забывайте, что с техникой необходимо быть исключительно аккуратным, а с врагом – осторожным и предусмотрительным. И как, скажите на милость, затолкать столько всего разного одновременно в обычную человеческую душу?

– Кажется, я улавливаю, – кивнул Исаков. – Это как у хорошо сплаванной команды в кабаке на берегу – тронь одного, и все полезут в драку.

– Спевшиеся, сработавшиеся, – согласился я. – Но при этом ещё и невыносимые зазнайки, заносчивые индивидуалисты, забияки и… ну просто не знаю, что ещё.

– Вы, сударь, и без того наговорили достаточно. Ваши слова полны чувств, словно у восторженного влюблённого, повествующего о возлюбленной.

– Точно. Чувства. Передать чувства, настроения, эмоции, – забормотал я себе под нос, невольно прислушиваясь – где-то снаружи звенела гитара. – Если сможете немного подождать, я попытаюсь.

Выскочив за дверь, заторопился к кружку моряков, слушающих пение одного из них. Дождавшись, когда смолкнет последний аккорд, попросил:

– Товарищ краснофлотец! Мне нужно спеть, а без музыки я не могу. И играть не умею. Может быть, поможете?

– А что играть? Напойте, что ли. Попробую подобрать.

– Там три аккорда, – мысленно считая про себя, я указал точное число ударов по струнам, а потом мы опытным путем нашли, в какой последовательности их менять.

В склад моего аккомпаниатора часовой не пустил. Нет, ничего не сказал, но так укоризненно посмотрел… Я не стал напирать на своё начальственное положение – вопрос решался без нажима. То есть дверь распахнута, гитарист снаружи, а я внутри.

Взглянув на адмирала и старшего майора, по-прежнему сидящих на ящиках, махнул рукой краснофлотцу, чтобы начинал, и при первых же аккордах запел с выражением, старательно поднимая интонацию к концу каждого четверостишия.

– Не, летун, ты и под музыку петь не умеешь, – заключил морячок, повернулся и ушёл.

– Однако настроение мне уловить, кажется, удалось. В какой-то мере, Аркадий, эта песня отвечает и на твой вопрос. Подчинённый не подведёт командира, зная, что тот его не сдаст – если перевести на язык более распространённых понятий. – Исаков встал. – Простите, вынужден вас покинуть.

– Пропустить, – скомандовал я часовому.

– Где тут можно вздремнуть? – спросил Автандилович усталым голосом.

– Идёмте, провожу. Чай, проголодались с дороги. На кухне должна быть холодная перловка – её не очень любят, поэтому остаётся.

– Да, перекусить не помешает, – согласился старший майор.

«Какой-то он нынче одинокий – подумал я про себя. – Это ведь генеральское звание. При нем должен быть, как минимум, ординарец», – но ни о чём расспрашивать не стал.

* * *

Одно звено моего полка сидело в Браилове и одно в Галаце, а две эскадрильи – в Джурджулешти – постоянные вылеты на прикрытие войск держали нас в непрерывном напряжении – немцы пытались бомбить, а мы им не давали. Практически каждый вылет оказывался боевым, потому что служба наведения ударного корпуса наконец-то заработала нормально. Без дела нас не беспокоили и характер обнаруженной цели определяли качественно. Даже типы вражеских самолётов выучили и не путали.

Наши потери? Шесть самолётов и один погибший лётчик. Трое – в госпиталях. Безлошадных я командировал в Воронеж за новыми самолётами и… прибыло пополнение. К счастью, ребята, учившиеся в моей школе, то есть опытные и обученные. В период, когда полк был «раздет», требование на них ушло куда следует. Но удовлетворили его лишь отчасти – прислали всего семерых. Зато – сразу на самолётах. Такое, на моей памяти, случалось только где-то в сорок третьем, и то далеко не каждый раз.

Размышляя об этом, я невольно сравнивал реалии прошлого варианта своей жизни с нынешними – заметны отличия. Раньше как было: летчики отдельно, самолёты – отдельно. Обучение в полку зелёной молодёжи – в порядке вещей. А тут, словно сдвинулось что-то в вышних сферах.

Сам-то я сидел в Галаце на аэродроме подскока и почти всё время находился в штабе корпуса – это позволяло постоянно быть в курсе событий и выбирать оптимальные решения. Мои заместитель и начштаба прекрасно справлялись с хозяйством, оставляя возможность руководить боевой работой.

Румынская авиация совсем перестала появляться. Если бы ещё и немцы нас не беспокоили – вообще был бы курорт. Но и их активность снизилась. Утихли и бои на суше – похоже, обе стороны исчерпали силы и теперь…

Мимо меня по улице движется колонна одетых пехотинцами солдат, поголовно в касках – что для этого времени, на мои прошлые воспоминания, ещё не вошло в моду. Пилотки были, будёновки встречались, а каски только изредка.