Внизу наш дом - Сергей Калашников

– Целую и люблю. (Принято. Конец связи.)

– Э, батенька, да вы в порыве шифрования на белый стих переходите, – отмечает Исаков. – Так что ж произойдёт, ответьте нам, не медля!

– Противнику мы бомб попробуем подкинуть, а мне дозвольте подавить зенитки, – окончательно «загибает» меня в область изящной словесности.

– Извольте. Ждём с нетерпеньем мы вестей от вас. Да будет вам попутен ветер.

Бегу к взлётной полосе, Едва выскочив из подвала, машу дежурному, подавая знак «Заводи». А, если кто чего не понял, объясняю: этого человека – Ивана Степановича Исакова – я знаю по будущей жизни как прекрасного писателя-рассказчика. Великой наблюдательности человек, а уж по части обстоятельности изложения мало кому удастся его переплюнуть – такие картинки рисует в своих повествованиях, что воочию представляешь себе происходящее.

Взлетаем. Через считанные минуты минуем позиции нашей окопавшейся пехоты и углубляемся в румынский тыл. В сторону Галаца следует несколько пеших колонн, рассыпающихся и залегающих при нашем приближении. Справа от Джурджулешти появляется четвёрка москитов с подвешенными под крыльями двадцатикилограммовками, а впереди колонна танков – та самая, о которой сообщил Пол. Только она несколько приблизилась с момента обнаружения. Никакого зенитного прикрытия не наблюдается – работать можно спокойно.

– Раф! Цель – танки. Шурик прикрывает.

– Понял, работаю.

Первый из наших Мо-1 спокойно без фокусов опускает нос вниз и, реверсируя задний винт, отвесно пикирует. Передний винт у него в это время принудительно обнулён, то есть вообще не тянет. Вот москит тщательно прицеливается и, не сбросив бомб, выходит из пике, ложась в плавный вираж. Пошел на новый заход.

Теперь работает второй. Этот сбрасывает, но промахивается – бомбы падают рядом. Тем не менее – танк останавливается.

Третий попадает – одна бомба упала за башней, вторая удачно тюкнула куда-то в переднюю часть танка. Все, отползался.

Четвёртый снова кладёт бомбы рядом, но очень близко, срывая гусеницу и, кажется, один из катков. То есть похоже на капремонт.

На второй заход идёт ведущий. Одна бомба ложится рядом, зато вторая точнёхонько в башню. Не понимаю, почему стальная коробка вспухает – не в открытый же люк она угодила?

Отработавшая четвёрка уходит, а колонна замирает, распахивая все люки, из которых высыпают танкисты – они убегают подальше в сторону. Начинаем охоту на людей. Личный состав – тоже часть боевой машины. Без него техника никуда не поедет.

* * *

Когда я после посадки шёл в сторону аппетитно пахнущей пшёнкой полевой кухни, увидел, как радистку отчитывал незнакомый старшина непонятной статьи:

– Ты, Позднякова, никакая тут не девушка, а самое настоящее средство связи. Что слышишь, о том и докладываешь слово в слово. Обижаться или нервничать будешь в свободное от службы время.

За спиной этого рассудительного младшего морского красного командира я подмигнул и показал большой палец.

– Тебе ясно наказали слушать, что донесет разведчик и ничего не пропускать, – продолжал нотацию старшина. – А ты что?

– Он пел так красиво, а потом вдруг выматерился, назвал цыпочкой и мерзостей наговорил, – оправдывалась связистка.

Как всегда у динамика, повешенного на облупленную стену дома, собралось много бойцов – на сводку Совинформбюро приходят все, кто свободен.

– Сегодня, второго июля, после долгих упорных боёв, нанеся противнику урон в живой силе и технике, наши войска оставили населённые пункты Лида, Слоним, Кобрин и Луцк, – с печалью в голосе сообщил Левитан.

Словно протяжный вздох, вырвался из груди великана – настолько единодушно всеобщее огорчение.

– Ожесточённые бои идут в районе Тернополя и Черновцов, а также на барановичском направлении, – несколько бодрее продолжает всеми любимый диктор. Потом следуют ещё несколько не столь значительных моментов и, наконец: – Румынским захватчикам, несмотря на многократное численное превосходство, не удалось сломить сопротивление защитников города Браилова.

То, что Браилов он назвал городом, я ему прощаю. На мой взгляд, это слово для данного населённого пункта великовато. Да и не в этом, собственно, дело. Главное – Москва помнит о нас, и это заметно поднимает настроение даже у такого прожжённого циника, как ваш покорный слуга.

Подхожу к висящей прямо на стене большой школьной карте, где только что переставили флажки, и отмечаю для себя – Минск-то всё ещё наш. А в прошлом варианте немцы его к этому моменту уже захватили. И еще, хотя дело уже к вечеру, о форсировании противником Прута и начале наступления на Бельцы в штаб корпуса сообщений не поступало. То есть действительно, упорная оборона. С потерями, с отводом войск, с обидными поражениями, но без утраты управления войсками.

Конечно, на карте Генштаба наверняка можно рассмотреть значительно больше – возможно, там помечены и танковые клинья, и окружённые дивизии, но по сравнению с тем, что хранит моя память, картина выглядит не столь удручающей.

– И что такого радостного ты тут увидел? – ко мне подходит Аркадий Автандилович в форме старшего майора НКВД в сопровождении адмирала Исакова.

– Отличия в том, что есть, по сравнению с тем, что могло бы быть.

– Стоп-стоп, – останавливает меня безопасник. – Давайте-ка поговорим в тихом месте…

– …у тёплой стенки, – завершаю я его фразу.

– Где нет чужих ушей, – наставительно поправляет Автандилович.

– Тогда прошу за мной, – мы заходим в сарай, где складированы боеприпасы, и устраиваемся на ящиках с патронами – тут в Галаце что-то вроде перевалочного пункта, поэтому найти свободное помещение не так-то просто – проходной двор, а не населённый пункт. А здесь часовой у двери – он посторонних не пустит.

– Александр Трофимович! Ну что вы так вцепились в эту Бюхель?! – набрасывается на меня безопасник, едва закрывается дверь. – Ведь взрослый человек, должны понимать, что она немка, а значит, может оказаться предательницей или шпионкой.

– Это единственный вопрос? – спрашиваю я как можно более спокойным голосом.

– Нет, не единственный.

– Огласите весь список, пожалуйста.

Сидящий на ящике Исаков хлопает ладонью по коленке и восклицает:

– Точно! Именно этот диссонанс и смущал меня всегда – темперамент и бесшабашность юнца под контролем зрелого мужчины. То есть вам, Александр Трофимович, примерно столько же лет, сколько нам обоим вместе взятым?

– Ну-у, – неопределённо кручу пальцами в воздухе, – где-то так. И не зрелого мужчины, а перезрелого старого сморчка. Так что там насчёт остальных вопросов?

– Собственно, второй вопрос от меня, – Иван Степанович смотрит вопросительно.