Темное искушение - Даниэль Лори

я иногда забывала, что он за человек. Возможно, мой взгляд был искажен побочными эффектами плена или его улыбкой, смехом и красивым лицом. Хотя в глубине души я знала, что это не так.

Я с трудом проглотила и отправила в рот еще одну.

— Наверное, я самовлюбленная, значит, я не мужчина.

— То, что ты девушка, не имеет к этому никакого отношения.

Детские воспоминания о подруге моего отца всплыли на поверхность, и я оторвала от него взгляд, внезапно почувствовав напряжение в груди.

— Я не хочу особого отношения. — Я этого не заслуживаю. — Ты должен относиться ко мне, как к любому другому, кто смотрит на тебя неправильно.

— Я нахожу твой менталитет жертвенного ягненка отвратительным.

— Уверена, что тебе трудно смириться с бескорыстием, — сказала я понимающе.

— Думаешь, что ты все понимаешь, не так ли?

— Харизматичный гангстер, который в душе интроверт? Сексуальное отклонение? Злодей с печальным прошлым, которому я отказываюсь сочувствовать? Да, да, да. Если бы ты был предметом на моих экзаменах, я бы сдала.

В его глазах промелькнул намек на смех.

— Понятия не имею, откуда у тебя это дерьмо.

Но я никогда не говорила ему, что всегда была немного интровертом.

— Там, откуда я родом, ты либо тонешь, либо плывешь. Я поплыл. — его голос затянул меня в свою паутину, сплетенную демоном, и такую же сильную, как его узлы. — Не можешь сказать то же самое?

Хлопья в моем желудке скисли. Я ненавидела, как он мог разобрать мои недостатки, мои секреты, а затем практически бросить их мне в лицо. Я сосредоточилась на своей чашке чая и сделала глоток. Сморщив нос от горького вкуса, я добавила немного сахара.

— Тебе понравился день свободы? — спросил он.

— У нас с тобой очень разные определения свободы.

— Возможно, но по-моему это единственное, что имеет значение, разве нет?

Я не понимала, зачем ему понадобилось заводить меня, пока не почувствовала, что я вот-вот лопну, как чертик из табакерки. Может, чтобы я «плохо себя вела», и тогда у него была бы причина наказать меня и насытить свою садистскую душу.

— Ты можешь продолжать свободно распоряжаться моим домом, но не вступай в бой с моими людьми.

В его голосе прозвучала угроза.

Помешивая чай, я одарила его слащавой улыбкой.

— Почему? Потому что я ничтожная Михайлова, которая не должна соизволять говорить?

— Твои слова, не мои.

Причудливая, насмешливая мелодия моей детской игрушки заиграла в голове, когда Ронан повернул рычаг — не только из-за унизительных нюансов в его голосе, но и потому, что я забыла, каким ублюдком был этот человек только вчера, и не могла унизить себя больше.

— Если ты так презираешь меня только из-за того, кто мой отец, то мне жаль тебя.

Он бросил на меня сухой, насмешливый взгляд.

— От кого-то, кто раздвинул ноги для врага своего отца через две секунды после встречи с ним. Возможно, ты та, кого здесь следует пожалеть.

— Твое мнение. И оно отстой.

Как и этот чай. Горечь оставила густой привкус на языке.

Летучая энергия сгустилась в комнате и замедлила биение моего сердца. Я сказала, что не идеальна, и начала понимать, что у меня вспыльчивый характер и больше гордости, чем здравого смысла.

— Надеюсь, что использование меня для удовлетворения твоей извращенной жажды мести не слишком обременит твою совесть размером с булавку.

— Рад слышать, что ты беспокоишься о моем благополучии, но просто чтобы прояснить ситуацию… — его глаза потемнели. — Я наслаждался каждой секундой.

Отвращение прожгло дыру в моем животе, когда «пиф-паф! Конец тебе, подлец» становилось все громче и громче в ушах. Затем, что-то мстительное, почти чувственное, поднялось, следя за краями моего голоса.

— Я думаю, тебе это нравится больше, чем хотелось бы.

Он замер, а затем его взгляд медленно поднялся, изучая меня, как будто я была ядовитой. Каким-то образом горький чай плавно опустился под его пристальным взглядом.

— Мы оба знаем, что я могу заполучить тебя так, как захочу. К несчастью для тебя, у меня есть дела поважнее, чем шлюха Михайлова.

В груди раздался хлопок, выпустив взрыв огня, превративший мое зрение в туманный красный цвет. Пощечина, нанесенная ему, сотрясла комнату и обожгла мою ладонь, но вид его покрасневшей щеки и яростного взгляда не заглушил стук крови в ушах.

Я была охвачена пламенем, сожалением и смятением. Он отнял у меня все — моего папу, память о моей маме, мою невинность — и все же я не могла даже дать ему пощечину, не ощущая угрызений совести и извинений, поднимающихся в моем горле. Я ненавидела его. Ненавидела этот дом. Но больше всего я ненавидела то, что не являлось ненавистью.

Притяжение между этими чувствами опустошило мое тело и столовую. Я вскочила на ноги и смела со стола на пол тарелки, включая его дурацкую тарелку с фруктовыми хлопьями. Прекрасный фарфор разлетелся вдребезги.

Он просто смотрел, как я разбиваю каждый хрупкий предмет на столе, и когда больше нечего было опрокидывать, мое тело сотрясалось, отвращение к себе пульсировало волнами.

— Закончила?

Мое сердце замедлилось до короткого бум-бум, бум-бум, и вся кровь внутри поднялась до боли в голове. Насилие должно было быть освобождением, но я не чувствовала себя хорошо. Тошнота скрутила мой желудок, пока я пыталась отдышаться. Яркий свет прожектора обжег глаза, в ушах зазвенело, и я вздрогнула.

— Мила.

Ронан никогда не называл меня так, но я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме стеснения в легких. Стало не хватать кислорода, хотя, когда я попыталась пошевелиться, чтобы вдохнуть свежий воздух, волна головокружения накрыла меня, и я схватилась за стол, чтобы не упасть.

Что-то было не так со мной… когда яростная волна тошноты поднялась внутри, якорь потянул мое сердце вниз.

Чай.

Внезапно по моим щекам потекли слезы. Мои опустошенные глаза встретились с глазами Ронана, и мои слова попахивали предательством.

— Ты отравил меня.

Один из его «блядь» ударил меня по ушам, прежде чем он вскочил со стула и схватил меня за талию как раз в тот момент, когда мои ноги подкосились.

Прижав меня спиной к своей груди, он засунул два пальца мне в горло. Я подавилась ими, потом меня вырвало на его руку и мраморный пол. Он делал это снова и снова, пока ничего больше не появилось, и я умоляла его остановиться.

Горячий пот пронизывал мою кожу, заставляя дрожать. Конечности были слабыми, как желе, а слезы пропитали щеки от присутствия его пальцев во рту. Но осознание того, что он не сделал этого со мной, наполнило меня