Темное искушение - Даниэль Лори

Старые привычки умирают с трудом.

Тихое зимнее утро оставалось тихим, когда первый луч света достиг носков ботинок. В тонком золотистом луче плавали пылинки. Это зрелище напомнило мне солнечный свет, просачивающийся сквозь грязное окно квартиры; замерзшее дыхание потрескавшихся губ, голод и исчезающие желтые синяки.

Первый свет в моем детстве означал, что мы с братом должны были бегать по улицам и воровать выпечку из местных пекарен. Кристиан обследует ресторан, а я буду делать грязную работу. Моя мать не была поваром. Или матерью, которая кормила своих детей. После ее смерти мы остались бездомными и стали лучше жить. По сей день мое тело все еще просыпалось заряженным каждое утро, ожидая необходимость найти пищу. Непроизвольная реакция называлась травмой, но мне казалось, что это звучит несколько драматично.

Когда свет замерцал на льняной шевелюре, волна жара пронзила меня, скользнула вниз, затвердев в паху, и мое тело напряглось. Восходящее солнце создало идеальную иллюзию нимба на макушке Милы, прежде чем она скрылась за деревьями, окаймлявшими мою собственность. На секунду мне показалось, что я настолько сексуально подавлен, что представляю ее. Одному Богу известно, сколько раз я думал о руках в ее волосах, пока она брала меня в рот. Я был уверен, что он этого не одобряет, но, может, ему стоит понизить свои ожидания, чтобы мы все были счастливы.

Юбка подсолнечного платья скользнула в поле зрения, и я, дерьмо, знал, что мое воображение не придумает цветочных узоров. По-видимому, Мила встала так же рано — или она просто была на ногах, чтобы найти путь к спасению. Меня это почти не волновало.

Вчерашний день снова нахлынул: вкус ее губ и ощущение тела, прижатого к моему. Единственное, что удерживало меня от того, чтобы трахнуть ее у стены душа, была навязчивая мысль, что я обманул ее в чем-то, с чем ее молодые, изменчивые гормоны не могли справиться, и что ее подчинение не было искренним.

Я мог быть щедрым, когда хотел.

С тех пор мое решение не отпускало меня, как зубная боль.

У меня было миллион продуктивных дел, которые я мог бы сделать прямо сейчас, но вместо этого я стоял с необходимостью наблюдать, что моя зверушка делала этим ранним утром.

Когда Мила вышла из-за дерева в поле зрения, мои глаза сузились, прежде чем скользнуть вниз по ее телу. Она была мокрой и грязной, пальто, которое я ей купил, свисало на одном плече. В этот момент комиссионный магазин выбросил бы его. Если бы я не был уверен, что у меня нет свиней, я бы предположил, что она каталась в загоне для свиней. Самое смешное из того, что я видел, было не в ее внешности, а в том, что она делала.

Юлия вошла в комнату, знакомо шурша платьем. Прежде чем она успела объявить, что завтрак готов, я жестом пригласил ее встать рядом и сказал по-русски:

— Объясни мне это.

Она сделала паузу, наклонила голову, рассматривая сцену под другим углом, затем выпрямилась и скрестила руки на груди.

— Девушка лезет на дерево с маленьким кроссбиллом в руках. Она, должно быть, пытается увидеть, может ли он летать.[77]

Я провел большим пальцем по своей нижней губе, которая приподнялась с сухим весельем. Я знал, что Мила не собирается сбрасывать птенца с ветки дерева. Вернее, он был слишком мал, выпав из гнезда, и она возвращала его обратно.

— У птиц имеются паразиты. — Юлия сморщила нос. — И ей лучше не заносить всю эту грязь в дом.

— Спасибо, Юлия. Я скоро приду на завтрак.

Она кивнула, довольная, что может быть полезной, и вышла из комнаты.

Вскоре у Милы образовалась аудитория. Павел появился в поле зрения и, казалось, был готов поймать ее, если она упадет, что было смешно, учитывая рост Милы, превосходящий его, и тот факт, что она только возьмет его с собой. Стало ясно, что его более сильным побуждением было заглянуть ей под платье. Я не мог винить парня, но также испытывал странное желание ударить его по лицу.

А еще был Альберт, самый разумный из них, который просто наблюдал, как Мила взбирается на дерево с птицей в руке. Ее сапог поскользнулся на ветке, и кора упала на снег, прежде чем она нашла лучшую опору.

Я начал ощущать зуд и дискомфорт во всем теле. Лучше бы Юля не добавляла мяту в мой чай. Она знала, что у меня аллергия и что крапивница у меня бывает хуже, чем в рекламе бенадрила.

Достав из кармана телефон, я набрал номер Альберта и поднес его к уху.

— Da?

— Спусти ее оттуда немедленно, — приказал я по-русски.

Его взгляд скользнул по окну и встретился с моим.

— Я пытался, босс. Она не слушается.

— Хочешь сказать, что не можешь загнать в загон одну гребаную девушку?

— Нет. Только не эту.

Что, черт возьми, было такого особенного в ней? Мои глаза скользнули вверх по дереву, смотря, как поднимается Мила. Как высоко было гнездо? На небесах? Я стиснул зубы и спросил:

— Почему у нее такой вид, будто она боролась в бикини в грязи?

Он немного поколебался, прежде чем признаться:

— Она играла с собаками.

На какое-то мгновение в трубке воцарилась напряженная тишина.

— Только не с Хаосом.

Это было больше похоже на рычание, чем на вопрос. Пес стал агрессивным и непредсказуемым, и его нужно было усыпить.

— Nyet.

Я был рад, что у него есть хоть капля здравого смысла.

— Я сказал ей, чтобы она не трогала птенца. Мать больше не вернется.

Вот почему Хаос все еще дышал, хотя и укусил пятерых моих людей. Альберт не мог убить ни одного долбаного насекомого.

— Это миф, — нетерпеливо сказал я ему.

Он почесал щеку и издал небрежный звук, который не был похож ни на что другое.

— Именно это она и сказала.

— Я хочу, чтобы она спустилась в ближайшие пять секунд, — отрезал я и повесил трубку.

Меньше всего мне сейчас хотелось уговаривать Милу спуститься с чертового дерева. Она, вероятно, оскорбит меня, прежде чем поднимется выше, и если мне придется прикоснуться к ней прямо сейчас…

Альберт спорил с Милой, которая была явно неистова по поводу своих природоохранных устремлений. Вернув птенца в гнездо, она начала спускаться обратно вниз. Облегчение было недолгим, когда с высоты десяти футов ее хватка на ветке соскользнула. Она упала на фут вниз по дереву, прежде чем нашла опору на другой