Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Генри Лайон Олди

И добавил, уж не знаю зачем:

– Я здесь родился.

– В Аркадии?

– В пещере. Видишь?

Да, я видел. Рядом с нами распахнулся черный зев пещеры, не сказать чтоб слишком гостеприимный.

– Здесь жила Майя, моя мать, – Гермий указал рукой вглубь пещеры. – Здесь она родила меня. Отсюда я сбежал, чтобы обокрасть Аполлона. Отсюда Аполлон утащил меня на Олимп для суда. Глупец, он не понимал, что уже проиграл!

Я пристально смотрел на его руки. Нет, змеиного жезла не было. За поясом тоже. Подлизывается? Прикидывается добрячком?!

– Ты меня убьешь?

– Нет, – он снова засмеялся. – Во всяком случае, не здесь и сейчас. Но если ты умрешь от страха, я провожу тебя в Аид. По дороге могу спеть песенку. У меня отвратительный голос, так что не умирай, не советую.

– Зачем ты приволок меня сюда? Для суда, что ли?

– Какого суда, дурачок?

– Ну, не знаю. Аполлон для суда притащил тебя на Олимп. А ты меня – на Киллену. С меня и этой горы хватит, правда? По-моему, все складывается.

Он присел на камень у входа. Юноша, на вид лет шестнадцати. Шапка кудрявых волос. Нежное, девичье телосложение. Похож на Алкимена, только Алкимен покрепче будет. Оба – насмешники. Увы, все насмешки Алкимена – ласковый летний дождик в сравнении с шутками вечно юного бога.

– Я тебе не судья, – Гермий стал серьезен. – Я хочу поговорить.

– Со мной?

– С тобой. Знаю, ты мал и глуп. И все-таки… Побеседуем наедине, с глазу на глаз? Если ты будешь честен со мной, я вознагражу тебя.

– Как? Чем?

Волшебный меч, подумал я. Шлем-невидимка.

– Своим покровительством. Это много, очень много. Больше, чем ты в силах представить. Твой куцый детский умишко лопнет, а не сможет. Ты только не пытайся мне угрожать, а то разговор свернет в опасное русло.

– Да ну? – я дерзко подбоченился. – Это еще почему?

Сейчас, решил я, холодея от предчувствия. Нет дротика? Ничего, возьму камень. Заслужу наказание и пойду к дедушке Сизифу в Аид, другой камень таскать, большой. При куцем детском умишке и трезвой памяти. Под плащом моей дерзости прятался страх. Я ни за что не признал бы это вслух, но от самого себя правды не скрыть. Такой страх, что я согласен был умереть, напав на бога, лишь бы перестать бояться.

– Я слабейший из Олимпийской Дюжины, – он изучал меня, как гончар изучает кусок глины, прежде чем взять в работу. – Отец, дяди-тети, братья и сестры – все они сильнее меня. Кроме разве что тетки Гестии. Полагаю, она скоро покинет Олимп, уступит место кому-то сильнейшему. Но это дела семейные, тебя они не касаются. Для тебя я – бог, понимаешь?

Я кивнул.

– Нет, не понимаешь. Ты смертный, я бог. Такова наша природа. Что она значит? Если ты, смертный, мне угрожаешь, я, бессмертный, тебя убиваю. Убиваю так, как это свойственно моей природе. Аполлон разит стрелой, чаще – моровой. Зевс – молнией. Афина…

– Копьем! – догадался я.

– Бывает, что и копьем. Но чаще она превращает тебя в какую-нибудь гадость. В паука, например. Хочешь быть пауком? Сплетешь паутинку, скушаешь муху…

Я содрогнулся.

– Природа Афины тоньше, чем честный удар копьем. В любом случае, мы – такие как я – не терпим соперничества. Стань мне соперником, только намекни на это, и я покончу с тобой. Даже если я чего-то от тебя хочу, если ты мне полезней живой, если твоя смерть невыгодна для меня – обо всех этих доводах я вспомню потом. Я буду сожалеть. Но в момент соперничества… Я прикончу тебя весело, затейливо, хохоча и наслаждаясь. Такова моя природа, не испытывай меня.

Он говорил со мной, как со взрослым. Я не до конца понял, о чем он. Какое там! Я и десятой доли не понял. С годами понимание сделается полней, пропитается горечью жизненного опыта. Но сейчас я был мальчишкой на пороге девятилетия. Ребенком, с которым говорят по-взрослому. Никакие драгоценности не купили бы меня вернее, чем этот подход. Я имел дело с богом, ведающим путями, в том числе и путями к сердцу собеседника.

– Я буду осторожен, – сказал я. – Почтителен.

– Добавь: «Я постараюсь».

– Я постараюсь. А какова моя природа?

– Ты голоден? – он встал. – У меня есть сыр, лепешки и мед.

Все мои благие намерения пошли прахом:

– Сыр? Лепешки? Ты что, пастух?! Ты же бог! Сотвори фиги с миндалем! Белый хлеб! Свинину с тимьяном и уксусом! Бараний горох с чесноком! Жаворонков, набитых маслинами…

– Сыр, – терпеливо повторил Гермий. – Лепешки.

– Молоко?

– Вода.

– Ладно, – вздохнул я. – Давай лепешку.

– В пещере или здесь?

– Здесь. В пещере, небось, сыро.

Опомнившись, я добавил нараспев:

– Я, Гиппоной из Эфиры, взываю к тебе, Благодетельный! Услышь меня, будь милостив ко мне! О малом молю тебя, бог…

– Заткнись, – буркнул Гермий. – Вот же на мою голову…

И скрылся в пещере.

Я надеялся, что еда хотя бы прилетит ко мне на подносе с крылышками. Увы, Гермий вынес все своими руками, в корзинке из ивовых прутьев. Поставил на камень поменьше, первым взял лепешку, разломил. Я ждал, что он предложит мне кусок, как хозяин гостю. Не предложил. Бесстрашная лань подбежала к Подателю Радости, ткнулась носом в плечо, потянулась губами к лакомству. Гермий взял из корзинки щепоть соли, хорошенько присолил лепешку – и только потом отдал лани.

Я пригляделся и ахнул. Копыта хрупкой лани и впрямь были из меди, а рога из червонного золота.

– Встретишь в лесу, – предупредил Гермий, провожая лань взглядом, – не вздумай поохотиться. Природа моей сестры Артемиды более жестока, чем моя. Затравит псами, нашлет вепря, принудит броситься в огонь. Ты слышишь меня?

Я кивнул.

– Считай это первым знаком моего покровительства. Ешь, это второй знак. Ешь и слушай. Я буду перечислять, что знаю. Не перебивай, я разрешу тебе говорить потом. Итак, я собирался тебя убить – там, во дворе вашего дома…

К сожалению, я успел откусить от лепешки. Горло сжалось, кусок застрял. Я закашлялся, схватил плошку с водой. Глоток, другой, и кашель унялся. Неужели Гермий сочтет, что я его перебил?

– Я собирался тебя убить, – повторил бог. – Тебе уже известно почему. Я развлекался, глядя, как змеи душат тебя. Я собирался продлить развлечение, иначе ты умер бы сразу.

– Такова твоя природа.

Ну почему, почему мой дурацкий язык бежит впереди здравого смысла? Он же велел помалкивать!

– Такова моя природа, – согласился бессмертный юноша. – Арей убил бы сразу. Я должен быть благодарен своей природе за это промедление. Пока ты задыхался, в небе проступила радуга. Я знаток радуг, тебе это известно?