1917–1920. Огненные годы Русского Севера - Леонид Прайсман

Партизанское движение в конце октября 1918 г. в районе реки Пинега возникло в ответ на красноармейский террор. В декабре в Архангельск прибыли представители партизанского отряда. Организатором отряда стал 25-летний фронтовик Сергей Старков. Но в отличие от Тарасово, где был самостоятельно создан партизанский отряд, Марушевский писал, что на Пинеге «всю партизанскую деятельность надо было еще ставить на ноги». Крестьяне нуждались буквально во всем, но в первую очередь в опытных офицерах. На Пинегу был послан капитан П. Т. Акутин. Марушевский поручил ему «сформировать транспорт с оружием и продовольствием, набрав вместе с тем в Архангельске необходимое для начала работы количество офицеров. Сборы Акутина не продолжались и неделю, а с его прибытием Пинега вздохнула свободно, и положение стало устойчивым»[412]. В январе 1919 г. пинежские партизаны сформировали батальон под командованием Акутина, насчитывавший до 400 бойцов. Помимо прекрасных боевых качеств, он хорошо знал сложную специфику Гражданской войны и при формировании регулярной части поддержал желание крестьян придерживаться «территориального принципа комплектования войск». Взводы составлялись по деревням и делились на отделения, где «ближайшие родственники, составляющие звенья». Несмотря на то что Акутина крестьяне буквально носили на руках, он хорошо понимал, что крестьянам хотелось бы, чтобы ими командовали местные уроженцы, и поэтому просил командование в Архангельске присылать офицеров, выходцев из Пинежского уезда. Марушевский писал об Акутине: «Работа, которую он там сделал, – была поразительна по своим результатам. Я послал Акутина в Пинегу в тот момент, когда в город прибежала в панике толпа вооруженных крестьян-партизан, голодная, неорганизованная, к бою неспособная. Акутин сумел защитить Пинегу от напора красных и создать там отличные боевые роты, из которых сложился, в конце концов, 8-й полк»[413]. Другим районом развития партизанского движения был Шенкурский уезд. Уже 21 июля 1918 г. в Шенкурске вспыхнуло восстание прибывших в город мобилизованных в Красную армию крестьян – первое крупное восстание против советской власти на Севере. После подавления восстания в конце июля в уезде стали образовываться партизанские отряды. В селе Благовещенском был образован белый партизанский отряд, хорошо вооруженный и даже имевший два пулемета. Наличие ряда партизанских отрядов вынуждало красное командование распылять силы. Это дало возможность малочисленному офицерскому отряду, который весь смог разместиться на моторном катере, 16 августа 1918 г. освободить Шенкурск. В октябре 1919 г. из бывших шенкурских повстанцев и партизан был образован Шенкурский батальон.

Белое партизанское движение развивалось и в других районах Русского Севера, но оно не достигло такого размаха, как в Печерском крае, в Тарасово, на Пинеге или в Шенкурском уезде. В начале февраля 1920 г. партизаны составляли лучшие кадры 1, 3, 7, 8, 10-го Северных стрелковых полков и Шенкурского добровольческого батальона. На Северном фронте в тылу красных войск продолжали действовать белые партизанские отряды. Наиболее многочисленным было партизанское движение в Онежском уезде. Партизанские отряды вели борьбу с красноармейцами и в Мурманском крае в районе станции Сорока. Здесь было несколько партизанских отрядов под общим командованием подполковника Паркова.

В партизанских отрядах, а затем в партизанских частях Северной армии существовала своя особая дисциплина, товарищеские отношения с офицерами, т. к. солдаты и офицеры знали друг друга с детства, сидели за одной партой, вместе охотились и рыбачили. Добровольский писал об этом: «Правда, офицерского в них (офицерах-партизанах. –Л. П.) было очень мало, так как по своему образованию и развитию они очень мало отличались от солдатской массы, из которой вышли сами и для которой были мало авторитетны. Солдаты в них видели своих школьных и деревенских товарищей, и им трудно было признать над собой авторитет и дисциплинарную власть “Колек” или “Петек” и величать их “г-н поручик”, а часто даже “г-н капитан” или “г-н подполковник”, так как производство носило у нас интенсивный характер». Такие же отношения существовали на протяжении всей Гражданской войны в частях, созданных из рабочих Ижевска или Воткинска. Партизаны отличались особым героизмом. Добровольский писал: «Без рисовки и лишних слов, молча и упорно велась борьба не на жизнь, а на смерть за право работать на своем собственном клочке родной земле. Насчет военной муштры и точного соблюдения правил воинской дисциплины – здесь было неважно, и одетые в английское обмундирование “бородачи” так и оставались неуклюжими пахарями; однако несоблюдение мелочей военного артикула не носило тут вызывающего характера и не вызывало никаких опасений у военного начальства . В боевом отношении эти люди представляли собой исключительный по своей доблести материал»[414].

У партизан была трудная судьба. Красные их ненавидели и за бескомпромиссную поддержку белого дела, и за жестокость по отношению к большевикам и красноармейцам, попавшим к ним в плен. К ним относились еще хуже, чем к белым офицерам. Б. Соколов, оказавшийся в плену после падения Северной области, рассказал типичную историю того, что ждало белых партизан, попавших в руки красных: «В числе десятка других нас вели по Мурманску. Кругом толпы жителей, красноармейцев. С диким ревом, озверевшие, они окружали нас, бросали в нас палками, камнями, кусками льда. Рядом со мной шел солдат немолодой, с густой бородой, по виду типичный крестьянин-северянин. Он тщательно прятал свое лицо, что меня удивило. К чему было солдату прятаться? В мурманской тюрьме нас тщательно обыскали, допросили. И здесь солдат был опознан. Его земляки узнали в нем партизана из “непримиримых”. Как они его били! Он не сказал ни слова. Его притащили в нашу камеру окровавленного, с выбитым глазом, с изувеченным лицом. Притащили и бросили на пол. Ночью он стонал, просил воды. Утром он – еле живой попросил комиссара “по важному делу”. Его вывели в коридор. Здесь он выхватил у часового ружье и штыком насмерть ранил комиссара. Другой часовой застрелил его. Говорили, большевики в свое время убили его брата…»[415] Солдаты Шенкурского батальона, в полном составе попавшие в плен, были помещены в здание Архангельского технического училища. Затем их небольшими группами отправили на лесозаготовки на Двину и там без лишнего шума расстреляли. Такая же участь ждала попавших в плен партизан. Других солдат белой армии, как правило, или отпускали по домам, или призывали в Красную армию.

Заканчивая раздел о белых партизанах, я все время задаю себе вопрос, являющийся для меня главным при написании этой работы. Крестьяне Севера, бесспорно, отличались от всего остального русского крестьянства. Это подчеркивали авторы всех воспоминаний о Севере, как русские, так и иностранные. Добровольский называл их «потомки Новгородской вольницы»[416]. Соколов просто восторженно отзывался о них: «Смелые, привыкшие к своим непроходимым лесам, охотники, не испытавшие на себе крепостного права, северные крестьяне не похожи вообще на русского крестьянина средних губерний»[417]. Айронсайд подчеркивал: «Северные крестьяне, несомненно, более независимы, чем сельские жители в других областях России, и образовательный уровень у них выше»[418]. Но этими чертами отличались все северные крестьяне, а не только бойцы партизанских отрядов. Тогда почему «потомки новгородской вольности», испытав на себе чудовищный террор большевистских отрядов, имея идеальную систему снабжения, денежную и продовольственную помощь своим семьям, только и делали, что поднимали восстания, убивали русских и иностранных офицеров и батальонами и полками перебегали к красным?