Система международных отношений. Нации в борьбе за власть - Ганс Моргентау

В тот же период кардиналы принесли своих собственных дворецких и вино на папский коронационный обед, опасаясь, что их могут отравить. Сообщается, что этот обычай был всеобщим в Риме, и хозяева не обижались на него.

Очевидно, что такие методы достижения политических целей сегодня уже не практикуются. Однако политические мотивы для их использования существуют и сегодня, как и тогда, когда подобные методы действительно преобладали. Для наций, участвующих в борьбе за власть, не безразлично, сможет ли их конкурент воспользоваться услугами выдающихся военных и политических лидеров. Таким образом, они могут надеяться, что выдающийся лидер или правящая группа будут вынуждены отдать бразды правления либо в результате политического переворота, либо в результате немощи и смерти. Теперь мы знаем, что во время Второй мировой войны рассуждения о том, как долго Гитлер и Муссолини останутся живыми или хотя бы у власти, составляли важную часть силовых расчетов Организации Объединенных Наций, и что известие о смерти президента Рузвельта возродило надежды Гитлера на победу. Пока пишутся эти строки, одним из основных факторов американской политики в отношении Советского Союза, похоже, является ожидание того, что правящая в Советском Союзе группа не сможет удержаться у власти. Технические трудности инжиниринга такого отстранения от власти насильственным путем сегодня не больше, чем в предыдущие периоды истории. Скорее наоборот. Такие отстранения все еще желательны и осуществимы, как и всегда. Что изменилось, так это влияние цивилизации, которое делает некоторые желательные и осуществимые политики этически предосудительными и, следовательно, обычно невыполнимыми.

Этические ограничения того же рода защищают в мирное время жизни не только выдающихся личностей, но и больших групп, даже целых наций, уничтожение которых было бы политически желательным и возможным. На примере проблемы Германии, как ее видят немцы и весь остальной мир, современная история дает яркую иллюстрацию влияния этики на международную политику. Основополагающим фактом международной политики с точки зрения Германии от Бисмарка до Гитлера было «окружение» Германии мощными государствами на Востоке и на Западе. Бисмарк, какими бы безжалостными и аморальными ни были его конкретные ходы на шахматной доске международной политики, редко отступал от основных правил игры, которые преобладали в обществе христианских князей восемнадцатого века. Это была мошенническая и коварная игра, но было несколько вещей, до которых не опустился бы ни один член этого аристократического общества. Так, столкнувшись с фундаментальным фактом политического существования Германии — близостью России и Франции — Бисмарк принял неизбежность этого факта и попытался обратить его на пользу Германии, поддерживая тесные отношения с Россией и изолируя Францию.

Гитлер, с другой стороны, не признавал социальных рамок, в пределах которых международная политика функционировала с момента окончания Тридцатилетней войны практически до его собственного прихода к власти. Он был свободен от угрызений совести, которые заставили Бисмарка принять существование Франции и России как неизбежный факт, на котором следует строить внешнюю политику Германии. Хайдер взялся изменить этот факт путем физического уничтожения восточных и западных соседей Германии. Рассматриваемое как просто проблема политической техники, лишенная этического значения, решение Хайдера было гораздо более основательным и политически целесообразным, чем решение Бисмарка; ведь оно обещало раз и навсегда решить проблему международного положения Германии в отношении ее восточных и западных соседей. Более того, само по себе решение Хайдера оказалось таким же осуществимым, каким оно было бы во времена Бисмарка. Оно могло бы быть успешным, если бы не некоторые ошибки в общем суждении, ошибки, которых политический гений Бисмарка вполне мог бы избежать.

Немецкая проблема была сформулирована с жестокой откровенностью Клемансо, когда он заявил, что немцев слишком много — двадцать миллионов. Это заявление указывает на неизбежный факт, который стоит перед Европой и миром со времен франко-германской войны 1870 года, что Германия в силу размера и качества населения является самой могущественной нацией Европы. Примирить этот факт с безопасностью других европейских стран и всего мира — вот задача политической реконструкции, которая встала перед миром после Первой мировой войны и которая вновь встает перед ним после Второй. То, что, начиная с Клемансо, немецкая проблема всегда ставилась в терминах, принимающих как данность существование «двадцати миллионов немцев слишком много», свидетельствует о тех же этических ограничениях на стремление к власти, которые мы обнаружили во внешней политике Бисмарка и не нашли в политике Хайдера. Ведь есть два способа решения такой проблемы международной политики, как немецкая.

Один из них — это метод, с помощью которого римляне бесповоротно решили карфагенскую проблему. Это метод решения технической политической проблемы соответствующими средствами без учета каких-либо трансцендентных этических соображений. Поскольку карфагенян было слишком много с точки зрения властных устремлений Рима, Катон заканчивал каждую свою речь провозглашением: Ceterum censeo Carthaginem esse delendam («Что касается остального, то я придерживаюсь мнения, что Карфаген должен быть разрушен»). С его разрушением карфагенская проблема, по мнению Рима, была решена навсегда. Никакая угроза безопасности и амбициям Рима больше никогда не должна была подняться с того пустынного места, которое когда-то было Карфагеном. Точно так же, если бы немцы преуспели в своих всеобъемлющих планах и если бы их концентрационные лагеря и лагеря уничтожения смогли выполнить свои задачи, «кошмар коалиций» был бы навсегда изгнан из сознания немецких государственных деятелей.

Внешняя политика, не допускающая массового уничтожения как средства достижения цели, не накладывает на себя это ограничение из соображений политической целесообразности. Напротив, целесообразность поощряла бы такую тщательную и эффективную операцию. Ограничение вытекает из абсолютного морального принципа, нарушение которого не может быть оправдано никакими соображениями национальной выгоды. Таким образом, подобная внешняя политика фактически приносит в жертву национальные интересы там, где их последовательное соблюдение потребует нарушения этического принципа, например, запрета на массовые убийства в мирное время. Этот тезис не может быть слишком настойчивым, поскольку часто выдвигается мнение, что уважение к человеческой жизни является следствием «обязательства не причинять ненужной смерти или страданий другим человеческим существам, т. е. смерти или страданий, не необходимых для достижения какой-то высшей цели, которая, справедливо или нет, оправдывает отступление от общего обязательства». Напротив, дело в том, что государства признают моральное обязательство воздерживаться от причинения смерти и страданий при определенных условиях, несмотря на возможность оправдания такого поведения во имя высших целей, таких как национальные интересы.

Защита человеческой жизни на войне

Аналогичные этические ограничения накладываются на международную политику во время войны. Они касаются гражданских лиц и комбатантов, неспособных или не желающих воевать.