Гуннора. Возлюбленная викинга - Юлия Крен

Эгла захихикала.

— Нет, но будь ты сильнее или хотя бы хитрее, я бы не пролила по нему и слезинки. Откуда тебе ведомо искусство рун?

Гунноре удалось скрыть свое изумление этим разговором. Она хотела, чтобы старуха ушла, но пока Эгла оставалась здесь, Агнарр не осмелится войти в эту хижину. К тому же у нее можно что-нибудь узнать о враге.

— От матери, — признала Гуннора. — Она была мудрой женщиной.

— Хм. — Эгла презрительно поморщилась. — Женщины всегда мудрее мужчин. И слабее. Они не могут дать сдачи, им приходится сражаться иначе, не мечом или кулаком. Они не могут делать ставку на силу, только на хитрость. — Женщина вздохнула. — Но это может быть полезным, знаешь. Мужчины подстреливают дичь, а мы гадаем на внутренностях принесенной ими птицы. Мужчины оставляют на земле глубокие следы, мы же поднимаемся на цыпочки, чтобы снять яблоко с ветки. Эта работа кажется им презренной, но они упускают то, что мы знаем с малых лет: даже подгнивший плод сладок. А когда они спят с нами и мы не можем даже пошевелиться, наши мысли остаются свободными. Каким-то образом мы можем воспользоваться собственной слабостью.

— Что же мне делать? — спросила Гуннора.

Старуха не ответила. Казалось, она погрузилась в собственные мысли.

— Мужчины быстрее бегают, быстрее скачут на лошади, быстрее убивают, но иногда эта скорость не приводит их к цели. Иногда добиться своего помогает только терпение.

— Чего же мне терпеливо дожидаться? Своего поражения?

— Ты не потерпишь поражение, если соблазнишь его или околдуешь. В конце концов, это одно и то же.

Гуннора пожала плечами.

— И так я смогу одержать победу?

Она была уверена, что Эгла ничего не ответит на это, но вдруг старуха улыбнулась и склонилась к ней.

— Когда-то Агнарр возжелал одну девушку, но не заполучил ее. Берит. С тобой он захочет насладиться своим триумфом, захочет увидеть твои слезы. Но пока ты не заплачешь, ты останешься жива. А это уже победа.

Гуннора почувствовала теплое дыхание старухи. Один из ее волосков коснулся щеки девушки, и той стало противно. Уж лучше бы Эгла ее ударила.

— А ты плакала когда-нибудь? — спросила она.

Эгла все еще улыбалась.

— Никогда. Иначе как бы я дожила до этих лет?

Они опять помолчали. В щели больше не падал солнечный цвет, воцарилась тьма. Вскоре и лучина погаснет.

— Значит, ты советуешь мне не плакать. Что мне еще сделать, чтобы спасти свою жизнь?

Эгла облизнула губы, в полумраке казавшиеся синеватыми.

— Мне сказали, ты спала с герцогом Ричардом. У него было много женщин, красивых женщин. Если ты сумела прельстить его, то сможешь соблазнить любого мужчину.

У Гунноры кровь шумела в ушах.

Соблазнить и околдовать. Для Эглы это было одним и тем же, для Гунноры — нет. Околдовать кого-то можно рунами, соблазнить — телом. Она больше не верила в силу рун, узнав, что убийца ее родителей не был христианином. Но ее тело все еще оставалось молодым и сильным. Она сумела возлечь с Ричардом, даже наслаждалась этим. Выдержать прикосновения Агнарра будет намного сложнее, но она выживет, а это главное.

Гуннора стерла руну смерти и нарисовала «феу», руну огня. И тогда лучина погасла. Она слышала хриплое дыхание Эглы, но больше не видела старуху.

— Спасибо, — прошептала девушка.

— Ты не должна благодарить меня. Это не я придумала законы этого мира. Кто ни на что не способен, того растопчут, и никто не вспомнит о нем с уважением.

Старуха развернулась и вышла. Вскоре после нее в хижину вошел Агнарр.

Агнарру вспомнилась история, которую рассказывал отец. Когда Гуомундр был еще молод, он, хотя умело обращался с оружием, был еще легковерен и горяч. Он хотел напасть на монастырь, но, вместо того чтобы все продумать, послал своих людей напролом — и столкнулся с врагом нос к носу.

Людям Гуомундра удалось избежать стычки с противником, спрятавшись на острове посреди реки, но враги не отступали. Ночь защищала отряд Гуомундра, но он понимал, что, когда небо на востоке порозовеет, его противники перейдут реку и нападут на них.

Гуомундр сожалел о легкомысленном решении, но сознавал, что одними сожалениями делу не поможешь. Ему могли помочь только боги, а значит, нужно было умилостивить их подарком. А что может быть лучшим даром для богов, как не самый сильный воин для Валгаллы? И вот они выбрали самого сильного из своих воинов, отрубили ему голову, потом руки и ноги и развесили их на деревьях. Вызвался ли тот воин добровольцем, никто не знал. Все мужчины хотели попасть в Валгаллу, за стол к самому Одину, кормившему своих волков, но не меньше им хотелось дожить до следующего утра. Когда забрезжил рассвет, кровь уже впиталась в землю и расчлененный труп казался желтоватым, точно воск.

Но жертва оказалась не напрасной. Вскоре на остров высадились не враги, а соотечественники Гуомундра, и тот усвоил важный урок, который преподал и сыну. «Мы пролили его кровь, чтобы не пролилась наша».

Теперь прольется кровь черноволосой датчанки. И не так, как кровь Берит. Теперь черноволосая датчанка испытает страх. И не так, как Берит. Пусть она визжит, сходит с ума от ужаса, пусть испытает отчаяние и бессилие, пусть молит его о пощаде. Не так, как Берит. Тогда ему больше никогда не придется думать о Берит. Не придется думать об этой черноволосой датчанке. Не придется испытывать эти отвратительные чувства. Да, пусть датчанка утратит самообладание, чтобы ему больше ничего не пришлось делать, только убить ее.

Но девушка смотрела на него, гордо вскинув голову, внимательно и напряженно, выискивая возможность сбежать. Однако такой возможности не было, и она не двинулась с места. Ее лицо оставалось равнодушным, но сегодня это не злило Агнарра. У него будет достаточно времени, чтобы растопить этот лед.

— Иди сюда! — приказал он.

К его изумлению, датчанка не стала перечить. Она сделала шаг, другой, подняла руку и провела ей по волосам; ее движения были такими медленными… изящными… соблазнительными.

Его тело отреагировало мгновенно: кровь прилила к лицу, к чреслам. Ему стало все равно, утратит она самообладание или нет. Все в нем говорило, что лучше обладать ею, чем уничтожить.

Он привлек ее к себе, слыша свое тяжелое дыхание. Датчанка же не издала ни звука. Как она смела повелевать его телом!

Он покраснел от злости, не от страсти, но она поняла это неправильно. Она не дрогнула от его хватки, ее руки оставались нежными и ласковыми. Девушка чуть заметно качнула бедрами.

— Ты хочешь меня, верно? Ну, так ты можешь меня получить. Я слышала, что в Нормандии нет мужчины сильнее тебя — кроме герцога, конечно. Но ты скоро свергнешь его.

Теперь не только тело предало его, но и гордость. Лесть вскружила ему голову.