Воспитанница института для благородных девиц - Полина Белова

Шли дни… Мои бурные поиски Яблоньки ничего не дали. В столице Александра ни у кого не работала.

С каждым днём я был всё более расстроен и зол, но ещё не пришёл в отчаяние, поэтому тогда близкие, улучили момент, чтобы всё-таки поговорить со мной, им удалось это сделать.

Мать с сестрой, взяв меня в нежную осаду своих объятий, попыталась донести в оба уха, каждая со своей стороны, что-то о недостойном поведении моей Александры. Примерно о том же, но другими словами, уверенно вещал отец, и изредка поддакивал ему хмурый Арнольд. Вольдемар, после короткого приветствия в день первой встречи с родственниками, благоразумно больше не попадался мне на глаза.

Они говорили долго…

Я слушал, но не слышал.

В свете того, что я никак не мог найти свою девочку, не мог полететь к ней, когда пожелаю, всё остальное для меня вдруг потеряло значение. Я сам не ожидал, что так будет… Но было именно так. Они говорили, а я гнал от себя волнами набегающие панические мысли. А вдруг с ней что-то случилось? А вдруг сейчас, в этот момент её кто-то обижает? А если она страдает от голода, оставшись без работы? В такие минуты я смотрел на своих родных и меня охватывало чувство близкое к ненависти, и я вдруг понял, что, если с моей девочкой что-то случится, я не смогу простить их.

Но, как бы мне не хотелось найти крайних в том, что Александра потерялась, я понимал, что и сам сильно виноват. Себя я ненавидел тоже. Мог бы — избил бы. Уже ведь был опыт, когда я поручил заботу об Александре отцу. И что? Целый год над маленькой девочкой измывался учитель-дракон, а потом директриса довела бедняжку до лазарета. И этот опыт ничему меня, дурака, не научил! С чего я взял, что братья присмотрят за Яблонькой лучше? Наивно решил, что они лучше меня понимают, чем отец. Ведь оба тоже горячо любили и много говорили мне о своих любимых: Вольдемар об Элеоноре, а Арнольд об Елизавете.

Как я не пытался держать себя в руках, но искреннее негодование всё же вырвалось гневным упрёком, который, однако, мгновенно прояснил родне моё истинное отношение к Александре и полное игнорирование их долгих рассказов о ней.

— Как Вы могли не сберечь мою девочку? Я вам доверил самое дорогое! — вскричал я. — Где она?

В тот момент я был уверен, если бы я хотя бы знал, где она, мне сразу стало бы легче.

В это горькое лето я впервые, с того момента, как учуял удивительный аромат этой девочки, не знал её точного местоположения. И это было ужасно! Временами, паника, что я никогда её не найду, полностью затмевала мой разум. В минуты отчаяния, я метался в небе и оглашал окрестности бешенным рёвом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Особенно тяжело было в первый день осени. Посыльный принёс во дворец шубку и сапожки, которые я отправил ей с торговым обозом. Я принял их и… выбежал на улицу. Не хватало воздуха.

До того, как я в тот день встретил во дворе Вольдемара, и он заговорил со мной, думал, что мне стало абсолютно всё равно: кого моя Яблонька целовала и перед кем балет танцевала. Казалось единственно важным, чтобы только она была жива, только бы — здорова, только бы найти. Всё остальное… потом.

Старший брат, отводя взгляд в сторону, вдруг начал каяться. Заговорил о том, что потерял голову:

— Брат, прости, сам не знаю, что на меня находило в её присутствии. Я же после смерти Элеоноры никого больше видеть не хотел. Девки липли ко мне, как мухи на мёд, радуясь, что место содержанки возле наследного принца освободилось. Они стремились занять её место, моей Элеоноры, и чего только ни делали. Как же я ненавидел их за это. Хотелось дохнуть пламенем и сжечь всех… Еле сдерживался. А твоя Александра… Она оказалась совсем другая. Лёгкая и хрупкая, будто снежинка. И такая сладкая… Малиной пахнет…

На этом месте я прервал исповедь брата. Накинулся на него, рыча от ярости. Наш разговор закончился бешенной дракой.

Моя Яблонька пахнет ему малиной? Убью!!!

Мы так разошлись, что оба обернулись драконами. В остервенении, когда метили друг в друга, начали пыхать огнём на всё подряд и, ударяя мощными хвостами, крушить всё вокруг.

Отец с Арнольдом попытались, но не смогли остановить нас. По тревоге оба дворца вынуждены были срочно эвакуироваться за территорию резиденции.

В этой битве я вышел победителем, что неудивительно. Хоть Вольдемар и был крупнее, но я — опытнее в драках и гораздо более тренирован. Старший дракон лежал почти бездыханный и я в пылу яростной битвы, сходя с ума от ревности, уже готов был перекусить ему горло. Но тут, откуда-то взявшийся маленький Артур, стукнул мне по боку длинной палкой и смело встал прямо перед моей мордой, сжав кулачки.

— Ты плохой! — сквозь слёзы закричал мальчишка, — Алесадррра говорила, что ты — хороший, а ты — плохой!

Я медленно отступил и обернулся, возвращая себе человеческий облик.

— А что ещё говорила твоя Алесадра? — спросил, восстанавливая дыхание.

— Говорила, что дядя Зорий — самый хороший, самый умный и самый красивый на свете, после меня, конечно. Ты зачем моего папу обижаешь?

— Говорила, что самый красивый? — слова мальчика мёдом растеклись по сердцу, на миг облегчая постоянную ноющую боль.

Тем временем, к Вольдемару уже подбежала мать, за ней отец и лекари.

А я, пошатываясь пошёл к себе.

Учительница хореографии Александры, из института для благородных девиц, в очередной мой приезд туда, подсказала, что Яблонька могла вернуться домой. Она, оказывается, писала отцу, когда слишком долго ждала меня прошлым летом.

Появившаяся ниточка обрадовала меня безмерно. Я уже поверил, что вот-вот найду свою пропажу. Однако, с адресом отца Александры неожиданно возникла проблема. Дела институток со всей личной информацией, через год по окончанию ими учебного заведения, передавались в городской архив.

Когда я запросил у директрисы личное дело Александры, узнал, что, к несчастью, в этом году экипаж, который вёз документы в архив, перевернулся и упал в реку. Никто не пострадал, но все бумаги утонули или пришли в негодность.

Это подкосило меня. Я потерял сон, аппетит, любые другие желания, кроме одного — найти Александру!

— Сынок, ты хотя бы поешь…

Я резко пыхнул огнём и обернулся. Ко мне мало кто решался подходить, но мать всё же жалась в углу кабинета с подносом. Я был далёк от того, чтобы прислушаться к просьбе матери и повернулся не на её голос. Я смотрел на входную дверь. Подошло время, оговоренное для встречи со специально нанятым ищейкой. Он должен был прийти с докладом.