Воспитанница института для благородных девиц - Полина Белова

— Куда едем барышня? — чуть насмешливо спросил он.

Я дышала раскрытым ртом и чувствовала, что раскраснелась так, словно, драконьим пламенем ужаленная, по вискам стекал пот.

Я назвала улицу. Мелькнула мысль: хорошо, что узнавала адрес у директрисы института, когда писала письмо отцу, с детства я его не запомнила. Сейчас любая плата, которую озвучил бы извозчик, меня вполне устроила. Поэтому, когда он назвал цену, я, не торгуясь, согласно кивнула, и пролётка тронулась с места.

Как хорошо! Тент на коляске был по-летнему опущен и приятный ветерок овевал меня всю дорогу. Немного трясло от езды по булыжной мостовой, но сиденья были достаточно мягкие. Я успела немного остыть и отдохнуть, к тому времени, как экипаж остановился возле смутно знакомых ворот двухэтажного дома.

Расплатившись с извозчиком, я проводила взглядом пролётку и растерянно замерла у калитки. Может, не стоило отпускать экипаж? Вдруг меня сейчас просто-напросто прогонят? Хоть в гостиничный двор отвёз бы… Собралась с духом. Постучала.

— Вам кого? — вопрос прозвучал за моей спиной.

Я обернулась. Аккуратный прилизанный мальчик, лет десяти, заинтересовано разглядывал меня.

— Я… Я — Александра. Здравствуй. Здесь… Это… мой дом. Я здесь живу. А ты не знаешь…

— Это мой дом! И никакая Александра у нас не живёт! Ты — мошенница? Попрошайка? Пошла отсюда! — возмущённо произнёс мальчик.

Он прошёл мимо меня, толкнул калитку и вошёл во двор. Подхватив саквояж, я едва успела проскользнуть следом за ним.

— Сынок, кого это ты к нам привёл? — на крыльце появилась мачеха.

Она погрузнела, постарела, но я сразу узнала мегеру. Губы по-прежнему были подковой вниз, только теперь по бокам ещё немного свисали дряблые щёки, как у бульдога. Женщина приложила козырьком ладонь ко лбу и сощурилась, рассматривая меня.

— Это я, Александра. Здравствуйте! — я поставила саквояж на землю и сделала лёгкий реверанс. — Вернулась после обучения в институте для благородных девиц.

Мачеха с тихим «ох!» выронила из рук какую-то тряпку.

— Здравствуй, братик! — поприветствовала я мальчика. — У меня для Вас с сестрой подарок.

Я открыла саквояж и достала коробку с воздушным драконом. Передаривать игрушку было жаль, но тратить небольшой запас денег на подарки младшим брату и сестре я не решилась. Хорошо, что я даже бант от подарочной коробки сохранила!

— Ух ты! — восхищённый выдох мальчишки показал, что я угодила.

Перевела взгляд на мачеху. Та уже пришла в себя и сейчас пристально разглядывала меня. Я хорошо помнила отношение мегеры ко мне. Но, что поделаешь?! Мне сейчас просто больше некуда идти. И есть же ещё папа… К тому же, я смутно помнила подслушанный разговор про какое-то наследство, которое мне полагалось после совершеннолетия.

— И чего ты хочешь? Зачем приехала? — мачеха по-прежнему стояла на крыльце, так и не ответив на моё вежливое приветствие с реверансом.

— Закончила обучение и… вот, вернулась домой, — я подхватила саквояж и начала медленно подниматься на крыльцо.

На мгновение показалось, что мачеха не отступит от двери и не пропустит меня в дом. Даже страшно стало: что тогда делать? Стоять во дворе и кричать «папа!»?

Однако, мегера вдруг резко развернулась и вошла внутрь первой, оставив дверь открытой, что я с облегчением восприняла как приглашение войти.

— А где отец? — спросила, оглядываясь.

Вряд ли папа днём будет сидеть дома, делами ведь тоже надо заниматься, но вдруг!

В обстановке гостиной мало что изменилось, но почему-то всё показалось каким-то чужим и довольно потрёпанным. Когда-то кипенно-белые, занавески на окнах пожелтели, ковровые дорожки потёрты в середине, мебель старая, с царапинами и выцветшей обивкой.

— Где твой отец, спрашиваешь? Так, он — на кладбище.

— На кладбище? Кто-то умер, и он пошёл на похороны?

— Он и умер. При чём, уже давно. Уже почти пять лет прошло.

— Но… Нет! Как это, папа умер? Почему? Пять лет? И мне ничего не сообщили?!

Мачеха пожала плечами. Она говорила мне о таких страшных вещах без толики сочувствия, просто и равнодушно. Сложив на груди руки, мегера стояла у стола, опершись на него бедром, и настороженно разглядывая меня.

— Несчастный случай. Твой папаша был пьян и попал под колёса экипажа. Нам даже в компенсации было отказано. Сам виноват. Кстати, он после твоего отъезда пить начал. Сначала понемногу, потом всё больше… А почему тебе не сообщили? И без того тогда забот было полно! Похороны организовать, компенсацию пытались выбить. Да и зачем? Ты же тогда была ещё совсем ребёнком. Попрощаться тебя всё равно никто не привёз бы. Наследовать имущество не доросла. Только ревела бы… А так, жила себе спокойно…

Вдруг мачеха перестала говорить равнодушно и размерено, опустила руки, качнулась ко мне и рявкнула:

— Так, чего приехала-то?

Я едва удержалась, чтобы не отшатнуться.

— Домой вернулась.

— До-о-мо-ой? — протянула мачеха.

— Разве мне не принадлежит часть этого дома после смерти отца?

— Поздно спохватилась…, впрочем, ты и сейчас ничего не сможешь потребовать. Тебе ещё два года до совершеннолетия.

— Но Вы же знаете, что это не так! Через две недели мне восемнадцать! Настоящую дату моего рождения можно посмотреть в храмовых книгах! И потом, я знаю, мне ещё положено наследство от матери!

— Откуда узнала, проныра?! Тебе папаша твой рассказал? Ещё два года ничего не получишь. В храмовых книгах тоже всё исправлено!

— Но…как же так?! Я не могу ждать два года. Мне негде жить!

— Так зачем притащилась сюда? Нашла бы работу в столице. Здесь что будешь делать? На что жить? А долг за обучение? Как ты думаешь его выплачивать?

— Он уже погашен.

— Вот как? Значит, нашла-таки покровителя? Что же с ним не осталась? Характер свой показала и получила под зад коленом? Опозорилась?

На последнем слове я вздрогнула, и мачеха понятливо хмыкнула. Она несколько минут о чём-то напряжённо раздумывала, потом решительно произнесла:

— Ладно уж. Эти два года можешь пожить у меня. Но не бесплатно! Я буду вести счёт расходам на тебя. Расписки раз в месяц будешь давать. Выплатишь потом из своей части наследства, когда его получишь. А за питание отработаешь работой по дому. Согласна?

Потрясённая свалившимися на меня известиями, усталая и растерянная, я смогла только хрипло прошептать:

— Хорошо.

Улетая, я взял со среднего брата клятву, что тот будет отправлять мне доклады о Яблоньке еженедельно. И прямо скажу, увы, но Арнольд не радовал меня эпистолярным жанром, писал слишком коротко и скупо. Все его послания оказались не только похожи одно на другое, но и, их содержание было настолько кратким, будто, военная депеша, составленная в разгар боя: приветствие, прощание, а между ними пара малосодержательных предложений типа «девушка жива-здорова» или «Александра довольна жизнью».