Залив девочек - Александра Нарин

Проулки были усеяны поломанными вещами, тряпками, автомобилями, забиты грязными ветками. Через руины папа ездил в детские дома, утверждал договоренности о местах для девочек.

– Это только на время, пока не найдем спонсоров. Потом, я верю, мы заберем их. Как я не считал, как не крутился, нам нечем их кормить. Я должен в этом месяце расплатиться с банком, иначе он отнимет наши комнаты в Башне. Бездомные, мы не сможем вернуть девочек.

«Всему Мадрасу нужен спонсор», – подумала я. Мы говорили тихо в бабушкиной комнате. Стены обросли густым черным грибком, по которому бегали капициды.

– Как мы им скажем? – прошептала я.

Последние три дня я почти ничего не ела, от нервного напряжения и из-за того, что хотела побольше оставить девочкам. У меня пропали месячные, я стала очень худой, с зеленоватыми тенями под глазами, как у папы.

Папа не получил заработка из-за наводнения, моя выставка была разорена. Если можно было придумать худшие дни, то они настали.

– Не все так плохо, – сказал папа. – К старшим приедут женихи, думаю, это дело сладится. Два Хлеба хочет забрать пара сикхов из Бомбея, впервые за столько лет кто-то хочет удочерить… да еще сразу двух сестер! Кстати, их будущая мама актриса! Она мне уже пять раз звонила, все спрашивает, не забрал ли кто девочек. Через воскресенье мы сделаем маленький, но хороший праздник. Эти дни мы еще как-нибудь продержимся, я продал часы и бабушкины кольца. Хотя цены на вещи сейчас упали из-за наводнения. Все что-то продают, даже виниловые пластинки продают на рынке. За это время мы подготовим девочек. Да поможет нам Господь!

У меня внутри стоял ком удушья. Как мне отдать своих родных детей в темные приюты, в катакомбы? Папа все говорил и говорил, как припадочный, тем же голосом, какой у него был, когда мама пропала в Колачеле.

– Мы не можем держать детей голодными, мы должны одевать и учить их. У нас огромный долг перед банком и неоплаченные счета. Я буду искать спонсоров до последнего, но нам нужно, чтоб о детях позаботились какое-то время. Если сейчас мы не начнем гасить долг, банк заберет эту квартиру в Башне, и тогда мы уже никого не вернем и никому не поможем. А мы должны помочь и следующим поколениям.

Папа снова и снова объяснял эту причину, оправдываясь перед судьей, который в нем же и вершил свой суд. Мне казалось, что эта причина мелкая, ничтожная. Лучше б мы пошли на улицу, но все вместе.

Бабушка лежала в своей комнате, прошлое смешивалось в ее голове с настоящим. Она постоянно что-то бормотала.

Чарита

После потопа Ноччикупам вонял, будто тухлые рыбьи кишки. Мы вернулись туда с сыновьями и увидели, что всю землю устилают водоросли, в которых запутались шлепанцы, картонки, пенопласт, полиэтилен, разодранный Бэем в клочья. Младший нашел чью-то свадебную фотографию в рамке.

– Смотрите, чья-то свадьба.

– Брось, – сказала я, – сглазят тебя еще. Брось подальше в Бэй.

Мы боялись возвращаться домой, узнавать, что стало с Ядавом. Боялись его смерти и боялись встретить его в здравии. Мы постояли на берегу. Посмотрели на Бэй, на Ноччикупам. После дней в доме Леона я отвыкла от своего дома, подумала, что живу в кошачьем желудке.

Над лачугами торчал лес палок с примотанными к ним лампами, на палках и проводах сидели птицы. Я ждала от них подсказки, но птицы молчали.

– Пойдемте, дети, – сказала я, решившись. – Мы не узнаем вкус креветки, пока не поймаем ее.

Мы зашли в Ноччикупам. Соседи вычерпывали воду из лачуг и выплескивали на дорогу, отжимали тряпье.

– Твой муж тебя искал, – сказали женщины.

– Знаю, – сказала я, чтоб они не лезли. Каждый пусть метет перед своей дверью.

То, что Ядав дома, стало ясно еще на лестнице по запаху дези-ликера. Мы вошли в квартиру, где дышать было нечем от солнца, сырости и яда, которым он наполнил желудок. Он сразу принялся бить меня об стены, таскать за волосы. Я сопротивлялась, изворачивалась, как кошка. «Ничего, – говорила я себе, – боги все видят! Я-то знаю, что родилась под счастливой звездой». Сыновья убежали в кухню и плакали там.

Мы долго боролись, я упала, он стал пинать меня ногами. Тут мой старший сын вышел с огромным ножом для рыбы и сказал как мужчина:

– Я зарежу тебя, аппан[62].

Ядав посмотрел красными глазами, плюнул на пол и ушел. В магазин для пьяниц, наверное.

Дела мне до него не было. Я встала, расчесала волосы – разодрала пальцами узлы, припудрила лицо, накрасила губы, принялась убирать в доме, замесила тесто из мокрой муки. Я всплакнула, но вовсе не из-за мужа или синяков, боли в теле, а из-за того, что скучала по Леону. Я боялась за свою любовь. Всех девочек отправляли в большие приюты.

Потом я сказала себе: «Что толку плакать, когда птицы склевали все зерно». На всякий случай вечером я вышла на улицу поговорить с соседями, разузнать о работе, может, где-то нужна служанка. Я спрашивала у тех, у других, они сказали, что спросят у третьих.

В глубине сердца я уже знала, что это не нужно. Моя счастливая звезда продолжит светить. Так и вышло.

* * *

На другой день я отчищала стены от плесени: сначала комнату старой госпожи, потом гостиную. В гостиной накидки на креслах нужно было перестирать – столько народу тут сидело, ткани потемнели. Подушки я хотела просушить на солнце.

Грейс, ангел, уже сказала девочкам, что им придется какое-то время пожить в другом доме, теперь все ревели. Мне казалось, это Бэй гудит от шторма. Я и сама едва сдерживала слезы.

Тут приехал этот богач, что помогал во время наводнения. Такой безобразный, о кадавулаэ! Лысый спереди, а сзади с волосами, низкий, с огромной головой, уши торчат, как у обезьяны, в разные стороны, ручки коротенькие.

– Где я только не бывал, – сказал он и вытащил из пакетов на стол свежее мясо и сладости, – в Малайзии, в Китае, даже в Шотландии, где так холодно, что горлу больно дышать. Но нигде я не встречал таких красивых девочек. Почему вы все ревете?

– Нас переселяют, – сказали малышки. Я не знаю, чье бы сердце не порвалось при этом.

– Ну, тогда я должен жениться на одной из вас, – сказал этот гном-богач, – и ваш приют не закроют. Король солнца такого не допустит.

Потом Леон с дочкой и старая госпожа зашли в гостиную. Леон глазами попросил меня уйти. А как же мне хотелось послушать! Я прижала ухо к двери, но из-за