Только хорошие умирают молодыми - Алексей Гридин

Возле окна на скрипучем деревянном табурете без обивки уселся, привалившись к стене, Денис. В метре от него развалился в кресле бородатый длинноволосый Батюшка — самый настоящий, всамделишный священник. Большинство людей, имевших отношение к церкви, не пережило Катастрофы. Батюшка же быстро забыл о смирении и научился метко стрелять из автомата и ловко драться врукопашную. Нельзя сказать, что у него сейчас была обильная паства. Многим было просто не до Бога, тем более что непохоже было на то, что Богу есть до них какое-нибудь дело.

Правее на стульях сидели двое незнакомых Денису пожилых мужчин. Судя по тому, что стулья стояли близко друг к другу, пожилые мужчины пришли вдвоем. По другую сторону дверного проема сидела смутно знакомая кудрявая рыжая женщина в черных брюках и темно-синем свитере. У противоположной окну стены расположился на полу — видимо, стульев не хватило — молодой парень, ровесник Олега, в скрипучей кожаной куртке-косухе и лысый. Его Олег немного знал. Мишка Панченко после Катастрофы был одним из вожаков байкерской банды, носившей громкое название «Ангелы ночи», но одним из первых пошел под руку Штаба и уже тут развернулся на полную, склоняя бывших товарищей на сторону новых лидеров. Говорят, в тех, кто не хотел принимать власть Штаба, Мишка стрелял не задумываясь. «Ангелы» назначили за его голову немалую награду, но — вот он, Мишка, жив до сих пор, а кто сейчас помнит «Ангелов»? Глориа мунди транзит очень быстро. Только хорошие умирают молодыми, хотя в случае с байкерской бандой все было совсем не так. По крайней мере, хорошими их точно не назовешь.

Как раз в тот момент, когда Олег вошел в комнату, разговор на мгновение затих.

— О чем речь? — поинтересовался Музыкант, воспользовавшись удачно возникшей паузой.

Вась-Палыч скривился, Доцент похлопал его по плечу. Пожилые мужчины обменялись несколькими словами шепотом. Мишка Панченко приветственно помахал рукой.

— Как всегда, — ответил на вопрос Олега Денис. — Обо всем и ни о чем. Называется: Штаб контактирует с общественностью.

— Не сказал бы, что ни о чем, — возразил Панченко. — Про то, что надо выигрывать войну, поговорили. Потом обсудили, что надо войну выигрывать. А затем еще поспорили о том, что войну выигрывать надо. Вот сам посчитай: целых три темы. Неплохо, да?

Полузнакомая женщина ехидно улыбнулась и тоже хотела что-то сказать, но все-таки промолчала.

— Юморист, — пробасил Батюшка.

— Точно, — поддержал его Вась-Палыч. — Этим… молодым… им лишь бы шутить. Им кажется, что все так просто — взял и победил. Похватали шашки — и вперед на танки. Только не получается так, ребятки.

— Вот так и общаемся, — пояснил Денис будто бы для Музыканта, а на самом деле — для всех присутствующих. — О чем ни заговори — вы ничего не понимаете, только мы понимаем. И ведем вас к победе. А какими дорогами ведем и когда будет победа — это вас не касается.

Вась-Палыч что-то недовольно пробурчал. Доцент и Бой-баба переглянулись, но ничего не сказали. Доцент, правда, улыбнулся. Олег знал, что молчание штабиста могло сказать больше, чем двухчасовая речь того же Вась-Палыча. Оно означало: спорьте-спорьте, возмущайтесь, ругайтесь, обвиняйте, требуйте… а мы будем гнать состав в том направлении, которое нам кажется верным. С какой-то точки зрения Музыкант был даже согласен признать его правоту.

— Можно подумать, — сказала женщина в темно-синем свитере, — что у нас других проблем нет. Война, война, война… Что мы так зациклились на этой войне? Только о ней и говорим. Михаил ведь прав: для нас война — не одна тема, а целых три разом. Подождите, подождите, — замахала она руками, видя, что сразу несколько человек готовы ее перебить. — Нет, я все прекрасно понимаю, я в курсе, что мы воюем. Но мы зависли в этом непонятном положении и висим уже несколько лет. Не падаем — это здорово. Но и дальше не летим.

Тут Олег вспомнил наконец, откуда он знает кудрявую рыжую женщину. Ее звали Светланой, и познакомился Музыкант с ней на одной из вечерних посиделок на кухне у Сверзина. Конечно, последний раз такие посиделки состоялись больше года назад, а снайпер обладал потрясающей способностью едва ли не мгновенно забывать людей, если не общался с ними более-менее постоянно. Но теперь-то память услужливо подсунула ему пару картинок из прошлого. Точно, Светлана довольно горячо отстаивала идею попытки контакта с крысами! Когда во время особенно горячего спора ей предложили сию секунду отправиться в «серую зону» и провести переговоры, она резонно возразила, что не предлагает делать это прямо сейчас. Конечно, сказала Светлана, она отлично понимает всю трудность того, о чем говорит. Но трудности сами по себе — не причина полностью отбрасывать возможность общения с противником. Наличие разума, доказывала она, потенциально является дорогой к взаимопониманию. Не сразу, конечно. Не мгновенно. Но почему бы и нет?

Интересно, не был ли Лев Федорович в то время уже знаком с Флейтистом? Не рассказал ли он об этом рыжей кудрявой Светлане? Вряд ли, конечно. Зачем? Такими тайнами делиться опасно.

Те споры ничем внятным не закончились. Кухонные разглагольствования, в этом-то Музыкант был уверен на двести процентов, никогда не перевернут мир. Хотя способны подготовить почву для такого переворота, заронив зерно сомнения, подготовить почву для того, чтобы это зерно проросло. Ну и, в конце концов, спорить до хрипоты, до красных от злости лиц, брызганья слюной, размахивания руками — это же просто весело!

Однако ему было любопытно: неужели она сейчас станет говорить о том же?

Именно так Светлана и поступила:

— Почему мы не пытаемся с ними договориться? Почему только стреляем? Нет, постойте, — запротестовала она, когда Вась-Палыч, а вслед за ним Батюшка и Атаман откровенно засмеялись. — Вы меня только за дуру-пацифистку не принимайте! Я сама на постах стою, и стрелять мне тоже приходилось. Но почему все время — только так? Что, другого варианта нет?

Доцент по традиции не ответил. Сидел себе в углу, поблескивая стеклышками очков, и улыбался себе. На миг снайпер даже позавидовал ему.

— Вот здесь я, пожалуй, соглашусь со Штабом. Ради разнообразия, — сверкнул улыбкой Денис, глядя на отца: мол, видишь, не во всем мы с тобой расходимся; Вась-Палыч недоверчиво хмыкнул. — Разные мы, понимаешь. Раз-ны-е. Вон у Олега спроси. — Денис ткнул в Музыканта пальцем. — Он с крысами чуть ли не каждый день видится. Знает про них, наверное, больше, чем весь Штаб, вместе взятый. Но даже он с ними вроде бы еще не разговаривает и в гости себе на рюмку чаю не приглашает. Так ведь, Олег? Или не так?

Что-то было в этом последнем вопросе. Что-то глубоко спрятанное, хорошенько укрытое, закамуфлированное, чтобы непосвященные не догадались. Как будто Денис что-то на самом деле знал. И теперь как бы приглашал Музыканта: ну же, дружище, откройся. Мне же все известно, так что брось таиться. Рассказывай все как есть. Вываливай правду-матку прямо вот сюда, на всеобщее наше растерзание. А мы решим уж, что делать. И с правдой, и с тобой за компанию.

Или все-таки ничего он не знает? И Олег сам себе придумывает то, чего в словах Дениса не было?