Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что ты с собой сотворил?
* * *
От подвала до второго этажа было всего четыре лестничных пролета, и все же он задыхался. Обычно для того, чтобы его легкие начали жаловаться, требовалось куда больше. Так Таннер и понял: он совершит невозможное, если выйдет отсюда на своих двоих. Скорее кому-то придется соскрести то, что от него останется, в пластиковый таз и поставить его на полку рядом с Валом.
Заходя в комнату из коридора, Таннер был готов к убийству первой степени. Предумышленнее убийств просто не бывает. Они стояли к нему спиной. Они умерли бы прежде, чем осознали, кто на них напал.
Но потом Таннер увидел ее и остановился.
На мгновение он подумал, что плачет, потому что ощутил поток чего-то теплого и мокрого, но потом понял, что это лопнула кожа у него между глаз.
Ее звали Дафна, и он снова полюбил ее с первого взгляда. Давным-давно он убил ее, убил их обоих — тех, кем они должны были стать. Но все же они уцелели. Изменились, но уцелели.
Теперь Таннер наконец-то мог признать, что в какой-то момент она стала казаться ему не сестрой, а скорее добычей, которую ему приходилось ловить и отпускать, раз за разом, в течение десятка с лишним лет. Но он никогда не видел ее такой уверенной в себе, как сейчас, в этом преддверье ада. Возможно, все, что он делал, было зря, и Дафна прекрасно справилась бы и без него.
Но кем бы он был без нее?
Сидевшие на диване Аттила и Дезмонд заметили, что она смотрит на что-то позади них. Что ж, ему хотя бы удалось их удивить, когда они обернулись. Нет, он не был Грегором. Но у него был с собой кусочек Грегора. Таннер швырнул его, а Дезмонд поймал, прежде чем понял, что это такое — подкова из зубов и кости, рваного мяса и лопнувших связок, завернутая в окровавленную черную мочалку бороды. Испуганно взвизгнув, Дезмонд выронил ее на пол.
Аттила не был ни дураком, ни тугодумом. Что-то очень серьезно пошло не так, и он не мог понять почему. Но для человека его размеров… Той ночью, когда против него было двое, может, ему и нужны были топоры. В схватке один на один Атилла победил бы без особого труда.
Он все равно кинулся к топорам.
Аттила был ближе к стене, на которой они висели, но Таннер все же оказался у нее раньше. За скорость пришлось заплатить — на бегу у него порвалась икроножная мышца. Он врезался в стену и успел восстановить равновесие, прежде чем Аттила набросился на него. Когда Таннер пнул его в бедро, это причинило боль им обоим. Удар отдался в колене, и что-то в нем не выдержало и хрустнуло, когда Аттила поскользнулся на полу.
К тому времени, как он снова бросился в атаку, у Таннера уже было по топору в каждой руке. Не та пара, которой Аттила убил Шона, а другие, большие, с лезвиями-полумесяцами и устрашающими шипами на обухе, узкими и острыми, точно клювы воронов. Боевые инстинкты Аттилы не изменяли ему даже в напряженной ситуации: сражайся с противником, а не отбирай у него оружие. Аттила пытался уронить его, схватить его за руки — что угодно, лишь бы нейтрализовать замах и дистанцию удара. Он вцепился в плечи Таннера и явно удивился, когда его руки соскользнули. Даже Таннер не сразу понял почему и почти не ощутил, как под рубашкой отслоился от мышц лоскут кожи.
Аттила увернулся от удара, пригнулся и обеими руками обхватил его за талию. Он сумел прижать к боку левую руку Таннера, пока та была опущена, но упустил правую. Он снова выпрямился, и подошвы Таннера мгновенно очутились в трех футах от пола. Один бросок — и для него все будет кончено. Таннер обрушил свободный топор вниз, мимо плеча и позвоночника Аттилы, и вогнал шип ему в почку.
Аттила задохнулся и уронил его; топор остался торчать у него в спине, потому что Таннер, падая, выпустил его из руки. Повалившись на пол, он размахнулся вторым топором и погрузил его глубоко в лодыжку Аттилы. Пока тот оседал на колени, Таннер кое-как поднялся и плашмя ударил его лезвием по голове.
А потом вернул Аттиле удар, полученный в тот вечер. Перехватил топор под головку и саданул его рукоятью по челюсти так, что Аттила опрокинулся на спину, а потом на бок из-за засевшего в спине топора.
Судя по всему, в ближайшее время он подниматься не собирался.
Таннер пошатнулся; комната закружилась вокруг него, остановилась, и он подумал, что скорее всего никогда уже не сможет твердо стоять на ногах. Да и оставалось того «никогда», похоже, совсем немного. Кровь сочилась из стольких мест на его теле, что он с тем же успехом мог бы ею потеть. У него не получалось полноценно, глубоко вдохнуть, и он чувствовал такую слабость, что не мог вспомнить, каково это вообще — быть сильным.
Последние пять минут были вечностью.
Дафна? Все еще здесь, все еще стоит, одетая в кардиган, который ей не впору. Она смотрела на Таннера так, словно впервые увидела по-настоящему, и это разорвало ей сердце пополам. Его собственное сердце екнуло, когда он не увидел Дезмонда, но Дафна уловила его испуг и указала на пол перед диваном, где корчился, хватаясь за дряблое горло, старик. Он еще и обоссался.
Хорошо. Что бы она с ним ни сделала — хорошо.
— С ними еще женщина, — сказал он.
— Уже нет.
Дафна подбежала к Таннеру прежде, чем он упал, и подвела к креслу. Она обнимала его так, словно больше всего на свете хотела прижать к себе, но понимала, что это плохая идея. Таннер улыбнулся, отчего у него немедленно лопнула нижняя губа, но он был не в силах сдержаться. Руки Дафны были нежными, глаза — мокрыми, и не было в мире в это мгновение ничего сильнее, чем ее сердце. Она сохранила в себе все те давние черты, которые Таннер помнил, за которые всегда держался и которые едва не забыл, потому что так давно их не видел. Но они существовали. Он никогда не терял веру в то, что они существовали.
— Дурья ты башка. — Дафна поцеловала его в лоб мягкими губами, и они окрасились алым. — Кажется, времени осталось мало.
У него? Это было очевидно. Но Дафна, похоже, мыслила масштабнее. Здесь все мыслили масштабнее.
— Для чего?
— Для всего. — Она показала ему чей-то