Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

— Чего ты, дедо? — обиделась за Чернаву Зайка. — Может, она свою родню посмотреть хотела. А, Чернаво?

Услышав свое имя и знакомый голос девочки, Чернава подняла голову. В устремленных на нее глазах она видела уже не вражду, а любопытство и даже немного сочувствия.

— Своя родня? — повторила она, словно не понимала, о чем идет речь. — У меня нет родни. А свои? Где они, свои? Я — из народа хана Бече, мой сын — из русов. Печенеги побьют русов, русы побьют печенегов — все одно, горе мне!

Она снова закрыла лицо руками и стала покачиваться, бормоча что-то горестное на своем родном языке.

— Дак что ж тут поделать? — сказал сотник. — Не мы к ним пришли, а они к нам. Теперь поглядим, чей меч и чей бог сильнее будет.

— Есть один дух на небе, кто обоим племенам поможет, ибо и русы, и печенеги равно почитают его, — снова подала голос Чернава. Видя, что здесь никто не питает к ней вражды, она немного осмелела и заговорила о том, что было у нее на сердце. Неужели во всем городе не найдется никого, кто бы ее понял?

— Кто же такой? Что за дух? — удивились все. — У нас боги-то разные все.

— Дух коназа Святослава, который был отцом Владимира.

— Князь Святослав?

— Да. Он был великий воин, его чтут в степях высоко. Ничто так не почитает народ Бече, как смелость и удачливость в битвах. А коназ Святослав имел их больше, чем положено человеку. Он был сын бога.

— Он и есть потомок Дажьбога самого, — сказал Обережа.

— Коназ Святослав был смел, быстр, неутомим! В своей орде я слышала песни во славу ему.

— Так вы же его и убили! — выкрикнула Зайка. Постоянно вертясь среди дружины, она знала много преданий о древних воителях и битвах.

— Он был тогда враг, а врага убивают. И хан Куркутэ сделал чащу из его черепа и пил из нее со своей женой, чтобы у них родился такой сын, какой был коназ Святослав! И теперь один только он поможет нам всем, он один укажет пути, по каким русы и печенеги разойдутся без крови.

Чернава забыла свой страх, говорила горячо, воодушевленно, глаза ее блестели верой и восхищением, усвоенным с детства. Теперь, когда ее сердце рвали пополам воспоминания и привычка, любовь к тому племени, в каком она родилась, и к тому, с которым породнил ее сын, так нужен был добрый дух, который поможет им примириться, сумеет сохранить и печенегов, и славян, позволит разойтись, не проливая крови, не умножая горя и слез! Все в городе проклинали печенегов и желали им гибели, одна только Чернава, безмолвная рабыня, горячо желала мира всем, страдая за оба народа и еще сильнее ощущая свое одиночество среди взаимной вражды. Даже здесь, в гриднице, где ей обещали защиту, только в одних глазах она сейчас видела понимание — в темных глазах болгарина Иоанна, заслонившего ее от толпы. Не ее одну он жалел — он тоже хотел мира всем, людям любой крови и любого языка. Мира, ради которого явился роду людскому его Бог-Искупитель. Но кто еще мог понять их сейчас?

— Не надо было им ходить сюда! — горячо воскликнула Медвянка. При мысли о печенежском княжиче, едва не убившем Явора, в ее сердце вскипала ненависть ко всему степному племени — чувство, которого она тоже не знала раньше. — Сидели бы в своих степях, и крови бы не надо было!

Чернава покачала головой, но не стала возражать вслух. У нее, рабыни, не было ни права, ни сил в усталом сердце, чтобы спорить с дочерью городника. Но она помнила, как ее роду случалось голодать, как они боялись, что скоту не хватит травы или что стадо отберет более сильный род, и тогда поиски добычи в чужих краях будут единственным средством выжить.

— «И легко ходил, как рысь, и много битв сотворил… » — вполголоса стал вспоминать Велеб славу князю Святославу Игоревичу и добавил со вздохом: — Эх, княже Святославе! Может, ныне, в палате Перуновой, ты и узнал такой путь — чтоб без крови. А по земле он теми же путями ходил — от одной битвы до другой, от победы до смерти. Иных путей и он не ведал…

— Да и его, бывало, свои люди укоряли: «Ищешь ты, княже, чужой земли, а свою не бережешь», — сказал Почин. — Через год двадцать лет тому будет, как поперву пришли на нас печенеги. Я тогда в гридях у княгини Ольги ходил, а князь Святослав, как на беду, в Переяславце своем был с дружиной, на Дунае-реке далекой. В Киеве только и были, что княгиня старая да три княжича, мальчонки несмысленные.

— И что же там? — Любопытная Зайка тут же подскочила к кметю, присела рядом и затеребила его за рукав. — Расскажи, дедушко!

— Расскажу, коли людям послушать охота, все, как у нас было. Обложили город силой несметной, ни выйти, ни весть послать, ни даже коня напоить, встали печенеги на Лыбеди-речке, город от воды отрезали. С Левобережья собрали люди кое-какой рати, да куда им против орды! А в Киеве голод и жажда, что людям, что князьям, в очи беда исходная глядит. Думали люди: хоть бы княгиню с внуками вызволить, да как? А был у княгини в конюхах один отрок… Я ведь знал его, да имя запамятовал… — Почин помолчал, вздохнул и продолжал: — Вызвался он левобережные полки упредить, чтоб княгиню и княжичей шли спасать. Спустился он со стены в укромном месте да и пошел через стан печенежский, не таясь, с уздечкой в руке. Разумел он по-печенежски, вот идет и у всех встречных спрашивает: «Коня моего не видали? Потерял я коня, ищу хожу». Так дошел до Днепра да и бросился в воду, да поплыл к ратям нашим. Стреляли в него печенеги, да не достали стрелой, Перун уберег его. А на другое утро и двинулась рать левобережная, отогнала печенегов от ворот, вышла к ним княгиня Ольга с внуками, и увезли ее в русский стан.

Зайка радостно засмеялась и захлопала в ладоши, люди в истобке, слушавшие Почина, тоже заулыбались.

— А печенежский князь неробок был — воротился он один и спрашивает у Претича, воеводы левобережного: «Ты кто таков? Откуда на меня пришел? Что за войско с тобою? » А Претич ему и отвечает: «Пришел я со своим полком от князя Святослава, а сам князь за мною вскорости будет, со всею своею силой неисчислимой». Тут князь печенежский испугался, мира запросил, дары Претичу поднес. Претич дары взял, дружбу его принял, и ушел печенежский князь с ордой от Киева восвояси.

Рассказ его слушали в молчании, как сладкую баснь, которую жаль кончать и возвращаться к правде, где все так сурово и нет надежды увидеть подобные чудеса. Да полно, правда ли это? Не старые ли кмети, не имеющие уже сил поднять меч, выдумывают такие басни долгими бессонными ночами?

— Помнишь Ведислава, побратима моего? — прохрипел Явор, и Медвянка тут же поспешно склонилась к нему. — Вот его жена внучка того Претича.

— Правда? — в радостном изумлении воскликнул Спорыш, и на лице его читалось: стало быть, не басня, вот славно!

— А ловко Претич придумал — будто княжий передний полк ведет, — одобрил Велеб. — Вот бы и теперь кому из воевод догадаться! Князя-то нашего боятся печенеги. Кабы не знали, что нет его здесь, может, и не пошли бы…

Ответом ему были только вздохи. Все понимали, что надеяться приходится только на себя. «Ищешь, княже, чужой земли, а свою покинул на беду! » — вслед за предками готовы были белгородцы сказать своему князю. Куда же ты ушло, Красно Солнышко? Никто уже не помнил тех славных песен о походах в чужие земли, которые звучали здесь неполный месяц назад. Теперь не князь Олег, не Игорь, не Святослав, гроза хазар, болгар и печенегов, казались достойны хвалы и славы, а безвестный отрок и малый полк с воеводой Претичем, которые своей смелостью и хитростью избавили землю от злого разоренья.