Есть совпадение - Эмма Лорд

– Злилась. Злюсь. Но в основном, думаю, я просто…

Я хочу сказать «боюсь», но это слишком глупо. Это ведь мои собственные родители.

И я не боюсь их, правда. Я боюсь себя. Боюсь, что теперь, когда правда открылась, все изменится. Боюсь, что мы будем вечно ходить друг за другом на цыпочках, стараясь не разбудить спящего зверя.

Боюсь, что больше не увижу Савви.

Страхи наслаиваются один на другой в одну чрезвычайно воспламеняемую кучу. Раньше я не придавала им значения и не говорила о них вслух, но в этом-то все и дело. Лео – мой ориентир. Мой компас. Устойчивая сила, благодаря которой все шаткие вещи становятся более прочными.

Поэтому я пропускаю это мимо ушей и говорю то, что пугает меня больше всего – то, что преследовало меня раньше, чем я узнала обо всем.

– Я… Я боюсь, что всегда буду чувствовать себя недостаточно хорошей.

Лео набрасывается на эти слова, как будто он спасатель моего мозга, вытягивающий тонущую мысль.

– Твои родители так не думают. Я знаю, что они…

– Дело не только в них. Дело… во всем. Из-за этой истории с Савви, из-за школы, из-за…

Я слишком близко подбираюсь к нам – к БНИ и тому, что происходило после него. К тому, что мы с Лео так далеки друг от друга, что я даже не смогла принять участие в самом важном решении, которое он когда-либо принимал. К этому постоянному чувству, которое с каждым годом становится только тяжелее, и осознанию, что не готова к тому, что уготовил для меня этот мир.

– Эбби… некоторые вещи всегда будут совершаться для разных людей в разное время. Тебе нужно обзавестись терпением. Установи собственный темп. – Его голос становится таким тихим, звучащим как одна из маленьких волн, набегающих на берег, будто он навлекает тихое течение в мои уши. – Как я и говорил тебе в начале лета. Ты – уникальна.

Я выдыхаю со смешком на губах. Я слышу улыбку в его голосе, хотя и не смотрю на него.

– Все хорошее еще впереди, Эбби. Я знаю это, потому что знаю тебя. Ты талантлива, ты упряма и ты храбрее, чем себе представляешь.

Мне так хочется верить в эти слова – не только потому, что я всю жизнь пыталась дорасти до подобных определений. Но и потому, что эти слова исходят от него.

– Я бы хотел, чтобы ты взглянула на себя моими глазами, как я вижу тебя.

Я на мгновение закрываю глаза, но, когда открываю их, я все так же потрясена.

– Лео… – Я не борюсь с ним, хотя это довольно близко к этому, насколько возможно после такого дня, как сегодняшний. – Ты даже не сказал мне, что думаешь об отъезде.

Его рот слегка приоткрывается, выражая удивление, которое он не успевает скрыть.

– Эбби, все было не так, правда, – настаивает он. – Я просто… я даже не думал, что у меня получится. Я не сказал и Конни тоже.

Я хмурюсь.

– Да, но мы… – Я хочу сказать, что мы отличаемся. Но, наверное, это не так.

Я бросаю на него взгляд в надежде сменить тему. Но его глаза такие серьезные, что я утопаю в них, погружаясь в какую-то его часть, которая всегда была моей. Скрытая боль, которую мы всегда разделяли, и в этот самый момент она как никогда очевидна – свет тускнеющего солнца обнажает ее в каждой черте его лица.

– Я собираюсь сфотографировать тебя.

Лео некоторое время смотрит на меня.

– Нет, это не так.

– Так.

– Ты не фотографируешь людей. Никогда.

– Да, но у меня уже есть некоторый опыт.

Это не совсем ложь, учитывая выходки хижины Феникс, которые я задокументировала. Но он прав. Я не фотографирую людей.

Но это – небо отбрасывает на нем теплые оттенки, как будто его лицо создано для того, чтобы ловить свет. Золото его глаз, прямая линия носа, острый изгиб челюсти – эти особенности его лица, которые я так старалась не замечать, теперь предстали передо мной, и пытаться отвести взгляд было бы все равно, что пытаться отрицать каждое мгновение, когда я страдала по нему и казалось, что последнее, чего бы мне хотелось – забыть о нем.

Я достаю камеру Поппи, радуясь, что пробралась в хижину и прихватила ее во время ужина. На включение уходит лишняя секунда, которая длится так долго, что кажется, будто это не просто камера, а целая вселенная: Ты уверена в этом? Ты этого хочешь?

Я не понимаю, почему она задает эти вопросы, пока мой глаз не погружается в видоискатель, и Лео смотрит на меня через объектив.

Это не фотография, понимаю я. Это воспоминание. Я всю жизнь пыталась поймать идеальные моменты, воспринимая каждый из них как победу. А это первый момент, который я запечатлеваю в качестве поражения.

– Эбби?

Следующие двенадцать часов будут мини-похоронами, прощанием со всеми и со всем здесь, но все же это прощание. Лео проведет остаток лета здесь, а я проведу его в летней школе. Потом я вернусь в среднюю школу в Шорлайн, со всеми своими уроками и репетиторскими занятиями, и Лео уедет. Проблема сама решилась еще до того, как она могла стать проблемой; мне никогда не придется говорить Лео правду о том, что я к нему чувствую. Мы упустили время. Я должна почувствовать облегчение. Ничьи чувства не будут задеты. Ничья гордость не будет ущемлена. И ничье сердце не разобьется, кроме моего.

Я фокусирую Лео в кадре и щелкаю.

Наступает тревожная тишина, и я держу камеру на уровне груди, а взгляд Лео прикован ко мне, как будто камеры и не было вовсе. Я думаю о том, чтобы загрузить фотографию, и это пугает меня – мысль о том, что я могу увидеть. И чего не увижу.

Лео первым обрывает взгляд. Я больше не такая трусиха.

– Я бы хотел… – Лео с грустью наклоняется вперед. – Боже мой. Эбби!

– Что…

– Твоя камера, хватай свою камеру, это…

– Ни фига себе.

Вон они, вдалеке. Стая косаток. Их трудно не узнать – спины скользят по воде, их характерные плавники вздымаются над ее рябью.

– Снимай скорее, – говорит Лео. – Это идеальный кадр.

Камера Поппи слишком старенькая. У нее нет ни единого шанса запечатлеть их на таком расстоянии. Я могла бы добежать до хижины, схватить Китти и вернуться, чтобы успеть заснять нечто великолепное. Такое, о чем я мечтала много лет.

Но ни одна фотография не сможет передать это – сердце, витающее где-то в горле, порхающее тело от макушки до кончиков пальцев, эту невесомость, которая заставляет меня чувствовать, что мы находимся в свободном падении, оторванные от земли. Сами того не сознавая, мы бежим к кромке воды, неверящие, преследуемые этим чувством, которое громче слов.

Мы наблюдаем за ними в молчаливом благоговении, и наше волнение пульсирует друг в друге, как нечто, к чему мы можем прикоснуться. Затем это случается – одна из них выпрыгивает из воды, эта радостная, огромная, невероятная штука, так далеко в море, но почему-то так близко, что кажется, будто она выпрыгивает для нас, чтобы только мы вдвоем ее увидели.