Близнецы из Пиолана - Сандрин Детомб

– Последний раз она была в зоне доступа около двадцати часов назад. Она отправила мне сообщение. Попытайтесь определить место, где она находилась в тот момент.

– Хорошо. Я вам перезвоню.

Фабрегас уже собирался отсоединиться, когда в голову ему пришла еще одна идея.

– Викар, посмотрите, не оставила ли доктор Флоран после себя какие-нибудь записи или еще что-то интересное.

– Что, например?

– Не знаю! – раздраженно ответил капитан. – Какие-то пометки, схемы… Все, что могло бы помочь нам в расследовании.

– Будет сделано, капитан!

– Займитесь этим прямо сейчас. Я останусь на линии.

Фабрегас вышел на больничную парковку, прижимая телефон к уху. Солнце уже припекало вовсю. Впервые капитан в полной мере представил себе пытку, которую выдержал Габриэль, шедший по раскаленному шоссе несколько часов. Сезон отпусков был уже в разгаре, по шоссе двигался нескончаемый поток машин, но это не помешало похитителю бросить ребенка на обочине. Было ли это наказание за то, что Габриэль оказался «не на высоте»? Не на высоте чего именно? Фабрегас перечитывал послание, найденное в кармане джинсов Габриэля, пока не запомнил его наизусть. Но хоть каким-то смыслом обладала, по его ощущению, только последняя фраза: «Он это знает, как знает и то, что я умру, если он скажет хоть слово». Все остальное казалось настолько туманным, что капитан решил предоставить любые интерпретации психологам.

Когда в трубке снова послышался голос Викара, капитан почувствовал, как по спине течет пот. Он сел на скамейку в тени платана и приготовился слушать.

– Кажется, я нашел то, что вы просили! – с гордостью объявил Викар.

– И что же это?

– Доктор Флоран оставила сложенный лист бумаги между страницами дневника Люс Лессаж. Я с трудом разбирал ее почерк, так что это заняло некоторое время…

– К делу, Викар!

– Она начертила что-то вроде схемы. Слева написала имя «Солен», справа – «Рафаэль». Внизу, под именем Солен, написала «Анимус», под именем Рафаэля – «Анима». Между этими двумя словами нарисовала стрелку.

– От одного слова к другому?

– Нет, как бы обоюдоострую. Я так понимаю, она хотела показать, что эти два слова взаимозаменяемы.

Фабрегас достал свой блокнот и воспроизвел в нем схему по описанию Викара.

– Что-нибудь еще?

– Да. Под этим всем она оставила пустое место, а дальше написала множество имен людей, имеющих какое-то отношение к «Делу близнецов». И рядом с каждым – вопросительный знак.

– Перечислите эти имена.

– Сначала – Рафаэль.

– Дальше!

– Кристоф Мужен.

– Эти два имени рядом, на одной строке?

– Нет, одно под другим. А что, это важно?

– Я не знаю, Викар! Я пытаюсь понять. Чьи еще имена?

– Пьер Бозон, учитель. Рядом с его именем – зачеркнутый знак равенства.

– То есть он чем-то отличается от остальных?

– Выходит, так. Вы что-нибудь понимаете?

Фабрегас непроизвольно сжал челюсти. Он надеялся услышать хотя бы намек на объяснение – но вместо этого появилось еще больше вопросов. Что имела в виду доктор Флоран? Что заставило ее покинуть жандармерию в такой спешке?

– Сфотографируйте этот листок и пришлите мне, – распорядился он. – И побыстрее установите местонахождение ее телефона!

Вернувшись в приемную, Фабрегас обнаружил там местного детского психолога, который его ждал. Капитан воспрянул духом, но почти сразу ему пришлось разочароваться: психолог не смог сообщить ему ничего нового. Габриэль по-прежнему не произнес ни слова. На протяжении всего сеанса психотерапии он молчал. Он не плакал, не кричал, как накануне, не выказывал ни малейшей эмоции.

– Не знаю, сколько это может продлиться, – сказал психолог, словно догадавшись о том, каким будет следующий вопрос капитана. – Очевидно, Габриэль перенес серьезное психологическое потрясение, но не расположен с нами о нем говорить, а мы не можем его заставить.

– Я так и думал, – со вздохом произнес Фабрегас.

– Письмо, которое вы мне показывали, во многом объясняет его поведение.

– Он чувствует себя ответственным за то, что может произойти с Зелией?

– Не только.

– А что еще?

– Весьма вероятно, что Габриэль прежде всего страдает от стокгольмского синдрома. Похититель наказал его за что-то, и теперь он искупает вину молчанием.

Фабрегас понимал, что доктор Блан, возможно, прав, хотя на фоне продолжающегося молчания Габриэля все эти предположения были больше похожи на научные спекуляции. Во всяком случае, капитану больше нечего было делать в больнице, и он уже собирался распрощаться с психологом, как вдруг вспомнил недавний разговор с Викаром.

– Скажите, доктор, слова «анимус» и «анима» вам о чем-нибудь говорят?

– Ну разумеется! – ответил доктор Блан и с иронией добавил: – Паршивым я был бы психологом, если бы не изучал труды Карла Юнга!

– А я, представьте себе, не психолог, – с легким раздражением ответил Фабрегас, – поэтому для меня они звучат как абракадабра. Не будете ли вы так любезны объяснить неофиту, которым я являюсь, их значение?

– Да, разумеется, – дипломатично ответил психолог. – Надеюсь, у вас есть время, потому что речь идет о не самой простой психологической концепции и объяснить ее в двух словах не получится.

«Чем только не приходится заниматься вместо расследования!» – с досадой подумал Фабрегас.

52

Капитан почти двадцать минут подряд слушал доктора Блана. Тот старался объяснять как можно проще, но концепция все равно оставалась нелегкой для понимания.

Фабрегас пытался делать записи в расчете на то, что некие ключевые слова помогут ему ухватить суть теории Юнга. К сожалению, чем больше доктор Блан старался прояснить идею знаменитого швейцарского психоаналитика, тем больше Фабрегас запутывался.

Однако поначалу принцип, лежащий в основе юнгианской теории, показался ему простым: анимус – мужская часть женской психики, и наоборот, анима – женская часть мужской. Капитан записал термин, используемый доктором Бланом и являвшийся квинтэссенцией данной концепции: «Психологическая бисексуальность». Фабрегас легко мог представить себе, сколько споров в научной среде вызвало такое утверждение, когда впервые прозвучало. Но сегодня его было довольно легко принять. Со времен Юнга ментальность эволюционировала, и все женские журналы пели дифирамбы мужчинам, которые приняли женскую составляющую своей психики. Капитан высказал эту мысль вслух, но доктор Блан несколько остудил его порыв.

– Концепция анимы действительно притягательна для женщин, капитан, даже если они видят в ней только то, что их интересует. Карл Юнг положил в основу своей теории средневековое изречение: «Каждый мужчина носит в себе женщину». Однако эта «внутренняя женственность» не имеет ничего общего с такими качествами, как нежность, чувствительность и сострадание.

Анима связана с эмоциями и капризами. Юнг не использует слово «истерия», но можно без труда догадаться, что оно стоит в том же ряду. Анима имеет отношение к аффектам, тогда как анимус – к интеллекту. И поверьте мне, если анима или