Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

– Обувной Двор, Гончий Ряд, Широкая Канава[21]. Чего проще?

– Лайл!

– Я знаю, где это, девонька.

– Остается надеяться, что тот сыщик не найдет меня.

– Ты просто золотце. За кем он охотится? За женщиной с каштановыми волосами и с маленькой девочкой? Таких десять тысяч во всем Лондоне. Ладно, – сказал он и допил свою чашку. – Пойду посмотрю, что скажут мои беспризорники, а потом раздобуду твои вещи. Где мы встретимся?

Я немного подумала.

– Патерностер-Роу, за церковью Св. Павла, возле книжных лотков.

Он кивнул.

– Буду там через двадцать минут, в крайнем случае через полчаса. Потом отправишься к своей подруге. Но не забывай опускать голову!

– Будут другие указания? – шутливо спросила я и протянула ему ключ, который он засунул под куртку.

– Никто не указывает Бесс Брайт, что ей нужно делать, да? Ладно, я присмотрю за тобой. Похоже, ты не привыкла к этому.

Улицы на Лудгейт-Хилл были непривычно тихими, а Патерностер-Роу была узкой и сумрачной, но зажиточной улицей, находившейся в тени церкви Св. Павла. Никто не заподозрил бы мать и дочь, перебирающих молитвенники на деревянных лотках перед книжными лавками, хотя бумажная словесность все еще оставалась непостижимой для меня. Я не знала никого, кто умел бы читать или писать и тем более не встречалась с книготорговцами, чьи состоятельные клиенты покупали Библии с золотым обрезом, а все остальные – подержанные томики. Когда я сказала Шарлотте, что мы собираемся посмотреть на книги, она сразу оживилась. Лайл повернул в сторону Олд-Бейли-Корт, а мы медленно побрели по Аве-Мария-Лейн.

– Шарлотта, – очень тихо сказала я. – Нам нужно выглядеть так, словно мы вышли по делам, но нигде надолго не останавливаться и никому не смотреть в глаза.

– Почему?

– Потому что мы не хотим быть заметными.

Улица была тенистой и проходила мимо типографий, перед которыми было выставлено две дюжины лотков, заваленных книгами. Держась за руки, мы прошли до конца и повернули обратно. Я коротко кивнула владельцу лотка, который прикоснулся к своей шляпе, и покачала головой перед другим торговцем, предлагавшим дешевую Библию. Мимо прошла женщина, продававшая тюрбаны, ловко вертя их в руках, и два священника в длинных сутанах, тихо беседовавших друг с другом.

– Может быть, попробуем найти здесь твои книги? – обратилась я к Шарлотте.

– Мои книги? – смущенно спросила она.

– Нет, не твои книги. Их тут нет, но истории, которые ты читала, были напечатаны много раз.

Она озадаченно нахмурилась, и в этот момент я заметила сыщика возле следующего лотка на другой стороне улицы. Он лениво прохаживался по Патерностер-Роу, поглядывая на лотки и время от времени останавливаясь перед теми, что привлекали его внимание. Я видела лишь его спину, плащ и шляпу и краешком глаза заметила широкое, гладкое лицо. До сих пор я видела его только издалека, но инстинктивно знала, что это тот самый человек, как кролик знает о присутствии лисы. Меня как будто окатило ледяной водой, и я потянула Шарлотту за руку, собираясь отойти, но она не поддалась и потянулась к маленькой красной книге.

– Что это за книжка? – спросила она.

Я попыталась увести ее, изнемогая от страха и тревоги, но она резко вырвалась и сказала:

– Я хочу посмотреть ее.

– Чем могу помочь, мисс? – Владелец лотка подошел к нам, и мои внутренности превратились в снежную пудру.

– Положи ее! – прошипела я.

– Но я хочу посмотреть! Она красная, как «Бидди Джонсон».

– У меня нет денег, – прошептала я. – Положи ее.

Я чувствовала, что сыщик приближается к нам, слышала стук его каблуков по мостовой. У меня возникло безумное желание найти способ, чтобы мы стали невидимками. Если он обойдет нас и увидит наши лица…

– Говори по-французски, – быстро шепнула я. – Расскажи мне историю про сад, скорее!

Шарлотта уставилась на меня широко распахнутыми глазами, но она была достаточно взрослой и умной, чтобы ощутить невысказанную угрозу. Сыщик был уже очень близко.

– Le jardin est magnifique en été[22],– сказала она. Я медленно повернулась к лотку, стараясь выглядеть естественно, и Шарлотта поспешно продолжила: – Les roses s’épanouissent sous le chaud soleil et les parterres sont d’un éclat de couleurs[23].

– Прошу прощения, мисс?

Я закрыла глаза и почувствовала, как земля ускользает у меня из-под ног. Могу ли я сделать вид, что не слышала? Потом мне на плечо легла железная рука, развернувшая меня лицом к нему. Я постаралась выглядеть сконфуженной.

– Oui?

Это было единственное французское слово, которое я знала. Он пристально смотрел на меня; его глаза были маленькими и глубоко посаженными в глазницах, как изюмины в сдобной булке. Он не носил парика, но его шляпа и одежда выдавали человека со средствами. Я твердо ответила на его взгляд, всеми фибрами души умоляя о том, чтобы Шарлотта ничего не сказала.

– Вы говорите по-английски? – поинтересовался он. Его выговор был видоизмененным лондонским кокни; никто не принял бы его за джентльмена, как бы он ни хотел выглядеть таковым.

Я нахмурилась и покачала головой, сделав непонимающий жест одной рукой, а другой стиснув пальцы Шарлотты. Она поморщилась, и он посмотрел на нее. После душевных мук, продолжавшихся целую вечность, он сказал «Доброго дня, мадам» и, окинув нас последним долгим взглядом, пошел дальше, держа руки за спиной.

– Кто это… – начала Шарлотта уже через несколько секунд, но я шикнула на нее, повернулась к лотку и накинула шаль на голову, как капюшон. Я чувствовала, что сыщик еще не покинул Патерностер-Роу, ощущала его присутствие, словно комок в горле. Через минуту-другую я украдкой бросила взгляд в ту сторону и увидела его возле одного из последних лотков. Его руки, обтянутые черными перчатками, бережно взвешивали тома и клали их обратно. На тот случай, если он все еще наблюдал за нами, я постаралась выглядеть так, как будто мы не нашли ничего интересного. Мы медленно двинулись в обратную сторону, и я чувствовала себя так, словно мы повернулись спиной ко льву. Лайла нигде не было видно, и я решила, что мы больше не можем ждать.

– Ты замечательно справилась, – сказала я Шарлотте, когда мы повернули направо, а не налево, уходя от Лудгейт-Хилл и Лайла. Я поняла, что вся дрожу. – Ты послушалась меня и прекрасно говорила по-французски. Видишь ли, это такая игра, когда мы не смотрим на людей, не разговариваем с ними и движемся так быстро, как можем. Если кто-то заговаривает с нами, мы должны говорить по-французски и внушать им, что мы не знаем английского.