Пропавший - Мэри Торджуссен

Внезапно я почувствовала отвращение ко всему. К Мэтту, к работе, к самой себе. Я принялась расхаживать по комнате, размышляя, что делать теперь. Ясно было одно: вернуться на работу я сегодня уже не могла. Я ушла из конторы в половине первого, а сейчас было около трех часов. Нельзя просто опять появиться там, сделав вид, будто ничего не случилось. Да и пустят ли меня вообще? Я представила, как на входе охранник останавливает меня, и вздрогнула. Однажды, когда я только начала работать, мне довелось наблюдать, как какого-то мужчину выводили из здания. У него потемнело лицо, покрывшись крупными каплями пота. Помню, я даже испугалась, что его хватит удар. Позднее я узнала, что его поймали на подтасовке данных в отчетности и вышвырнули на улицу. Но особенно поразило меня равнодушие к происходившему со стороны других сотрудников фирмы, в буквальном смысле отвернувшихся от него. Лишь женщина, непосредственно работавшая с ним, заплакала, но Джордж шепнул мне, что именно она и разоблачила коллегу.

Я вернулась в кухню, чтобы снова просмотреть свои записи. Они попадались на каждом шагу, и мне нравилось перекладывать их с места на место. Они помогали мне размышлять и пытаться обнаружить связи между отдельными происшествиями. Но сейчас возникло ощущение полного и окончательного поражения, словно я упускала из рук все, что когда-то было мне так дорого. Я лишилась возлюбленного, сомневалась в возможности сохранить работу после сегодняшних событий, а если останусь без работы, как смогу оплачивать счета? Я внесла некоторую сумму вперед, но если придется оставаться безработной продолжительное время, не обойтись без обращения за деньгами к отцу, а он захочет узнать, почему они мне понадобились. Обруч, стискивавший мою голову весь день, стал еще туже при мысли, как я объявлю ему о своем увольнении.

Я открыла холодильник и достала бутылку вина. Мне необходимо было сейчас немного выпить. Я подошла к буфету, чтобы взять бокал, и замерла. Там всегда стояла пара изящных бокалов работы дизайнера Веры Ванг. Я их купила к первой годовщине нашей с Мэттом совместной жизни. Мы пользовались ими только по особенно праздничным поводам, а в остальное время они рядом красовались на переднем плане за стеклом дверцы буфета.

Теперь один из них отсутствовал.

Значит, Мэтт все же приходил сюда и забрал свой бокал с собой. Но зачем он сделал это? Хотел сохранить что-то на память обо мне или уничтожить последнее мое воспоминание о себе?

Бутылку вина я поставила обратно на полку холодильника. Понимала, что сейчас мне ни в коем случае не стоит браться за спиртное даже в самых малых дозах. Конечно, бутылка выглядела соблазнительно, обещая расслабление и забвение, но мне уже по опыту была известна и оборотная сторона медали. Я налила себе сок и села на мраморный «островок», вспоминая все, что происходило со мной. Собрала листочки с записями. Цветы, текстовые сообщения, видео. Запах туалетной воды Мэтта и горячий чайник, компакт-диски, конверт с кратким посланием, телефонный звонок, исчезнувший бокал. Я снова содрогнулась. Чего он хотел? Зачем ушел, если собирался поддерживать связь со мной подобным образом?

А что, если вовсе не Мэтт проникал в мой дом? Кто еще это мог быть? При мысли о незнакомце, имевшем доступ в мое жилище, сердце учащенно забилось, и у меня перехватило дыхание. Я закрыла глаза и занялась дыхательными упражнениями по методике своей бывшей преподавательницы. «Не имеет значения, дышишь ты глубоко или нет, – говорила она. – Просто сконцентрируйся. Давай же! Раз, два, три – и выдох. Раз, два, три – вдох». Сегодня, чтобы восстановить дыхание, мне потребовалось столько же времени, как в студенческие времена, а когда я закончила, то обнаружила, что покрылась холодным потом и у меня кружится голова.

Я включила радио. От нечего делать. Вернее, для того, чтобы хоть что-то заглушило черные, безнадежные мысли, продолжавшие свое беспрестанное мелькание у меня в голове. Через несколько минут я успокоилась, сумев поставить этим мыслям заслон в своем сознании.

Это мог быть только Мэтт. Единственное правдоподобное объяснение. Кто еще стал бы проделывать такое? Но почему он являлся в дом, когда был уверен, что я на работе? Он что-то все-таки забыл у меня? Оставил нечто важное? Или же просто хотел вспомнить, как жил здесь вместе со мной?

По радио говорили о проблеме безработицы в стране. Я почувствовала новый приступ тошноты, представив, как начну искать себе другую работу, не имея никаких рекомендаций. Я ведь проработала в одной фирме с тех пор, как мне исполнился двадцать один год. Как только получила диплом университета. А сейчас мне тридцать два, и я не имела никакого иного опыта, кроме краткого периода работы в барах Австралии. Да еще лета, проведенного продавщицей в «Топшопе» во время студенческих каникул. Я снова открыла холодильник и посмотрела на бутылку вина, охлажденную, покрытую конденсатом, но, к счастью, у меня хватило здравого смысла сообразить, к каким последствиям это приведет. Я достала себе минеральную воду. Когда собиралась выключить радио, там заговорили о бурном развитии программы профессиональной переподготовки. Я замерла, вспомнив, как мы с Мэтом обсуждали эту тему год назад. Я села и постаралась как можно подробнее припомнить, о чем он мне тогда рассказал. Один из его учеников начал подавать заявления о приеме на постоянную работу, но никак не мог получить ее. Между тем компания Мэтта громко заявила недавно набранной тогда группе, взятой на переподготовку, что если они будут прилежно трудиться и покажут хорошие результаты, то по окончании стажировки у них появится отличный шанс быть принятыми в штат. Однако в конце года все звучало уже иначе. К сожалению, времена изменились, экономическая ситуация в стране ухудшилась, а потому никто из них работы в фирме не получит. Молодые люди восприняли печальные новости с пониманием, а вскоре Мэтт подслушал в туалете, как два директора отделов от души потешались над учениками. Их никто заведомо не собирался брать в штат, затея понадобилась лишь для того, чтобы заставить дешевую рабочую силу трудиться с максимальной отдачей. Сотрудники компании, чувствуя вину за обман учеников, организовали для них сбор денег перед расставанием, и оба директора демонстративно бросили в общую копилку жалкие бумажки по двадцать фунтов.

Молодого человека, который стажировался у Мэтта, звали Эндрю Броуди. Мэтт написал для него блестящую рекомендацию. Он показал мне ее, и, по его словам, Эндрю чуть не расплакался, прочитав хвалебный отзыв о себе. Я посмотрела на свои записи. У меня состоялась беседа с начальником Мэтта, с женщиной на телефонном коммутаторе, с представителем отдела кадров. Но мне и в голову не пришло связаться с тем, кто когда-то работал на него.

Вернувшись в гостиную, я занесла фамилию и имя в поисковую программу компьютера. Он присутствовал в «Фейсбуке», но его страничка оказалась закрыта, и мне не удалось ничего выяснить. В «Твиттере» Эндрю Броуди не было, зато он обнаружился в «ЛинкедИне». Мне хотелось узнать о нем как можно больше, но я догадывалась, что он сразу поймет, кто именно интересуется им.

Тогда я создала почтовый ящик под псевдонимом Линдси Хардинг и повторила поиск по Эндрю Броуди. Он работал на другую архитектурную фирму в Ливерпуле.