Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

заворачивает ее в одеяло, как дрожат его руки и губы при каждом движении. Закончив, он поднял голову и, нарочито медленным движением обхватив рукоять меча, воткнутого в землю неподалеку, исподлобья обвел взглядом собравшихся. И было в этом взгляде столько жгучей ненависти, что все вмиг поняли: кары за содеянное им не избежать. Но не успел он подняться с колен, как тонкая, изъеденная ожогами ладонь ухватила нелюдя за рукав. Он наклонился, прислушиваясь и хмуря брови. То, что сказала девушка, было ему явно не по душе, но он, сдерживая гнев, все же вложил меч в ножны, и, подняв Вестницу на руки, с легкостью вспрыгнул в седло и произнес громко и внятно голосом, леденящим душу:

— Вы, неблагодарные шавки, должны убраться отсюда до завтрашнего вечера, оставив за собой пепелище. Если этого не сделаете вы, это сделаю я. Если этого не сделаю я, придут другие. И тогда уже ничто вас не спасет. Уходите прочь! Отныне это место проклято!

И, ударив коня пятками, пустил черного беса в галоп, правя к мосту.

* * *

— Там, там они ее… скорее, — заходясь плачем, пытался выговорить Миря. Поддерживая бабушку Желю под руку, досадовал на ее медлительность, хотя последняя, уразумев, что сказал ей внук, бежала изо всех своих немощных сил. Мирон, завидев развороченное тлеющее кострище и три безголовых трупа, сначала подумал, что все кончено, он не успел, и теперь прекрасную девушку с янтарными глазами унесла злая Смерть. Но, пережив этот моментный страх, он заметил удаляющегося всадника и недоуменно обернулся к старушке, ища объяснений. Каково же было удивление мальчика, когда он увидел печальную улыбку на ее покрытом морщинами лице. Желя была той женщиной, которая, живя в деревне, хранит традиции и мудрость рода, той, к кому обращались за советом, и, послушав ее наставления, уже не смели ослушаться. Она медленно, опираясь на клюку, подошла к людям, все так же не сводя глаз с дороги, где в тумане исчез черный всадник.

— Сие была смерть, — дрожащим от страха голосом произнес священник. — По наши души приходила сама смерть, дабы собрать кровавую жатву! Коли вернется, не жить нам! Пожгли мы ее верную рабыню!

— Молчал бы уж, — оборвала его ведунья, строго оглядывая столпившихся. — Ох и глупые у меня внуки выросли, диву даюсь! Сие была бы ваша смерть, коли не тот ангел, что вы в благодарность решили спалить.

Она поворошила клюкой костровище.

— Ну-ка, внучок, подыми, — подозвала Желя Мирона. Тот нагнулся, выудив из лужи несколько зеленых каменьев.

— Изумруды, — выдохнул кто-то, — как есть, чистой воды изумруды!

Люди возбужденно загомонили, передавая ценную находку по рукам.

— Эта дева жизнь вам спасла, чуть своей не лишившись по вашей милости. Она болезнь в черную грязь обратила, а грязь в землю ушла. Вам бы ноги ей целовать, ибо шла по ваши головы хворые смерть с мечом на черном коне, чтоб заразу одним махом изничтожить, а вы быстро смекнули, глупцы, как отблагодарить. Хоть знаете, неумные, кого изумрудные слезы обронить заставили?

— Быть сего не может! — вскричал священник, глядя на старуху широко раскрытыми глазами. — Неужто посмел кто вернуть Змея к жизни!

Собравшиеся притихли, недоверчиво и испуганно глядя на батюшку.

— Эх, мальчик мой, учили тебя шесть лет, а разума ты так и не нагулял, — вздохнула ведунья, — ты-то мог додумать, что не Мора это, мог отвернуть паству свою от греха? Как теперь быть нам, если вновь озлится Змей на черную нашу неблагодарность?

Священник молчал, перекатывая в ладони гладкие, как окаменевшие капли, изумруды. Наконец, проговорил:

— Одарить его надо по-княжески, да прощения испросить!.. Только… кто решится на такое — под горячую руку Великого самому голову подставить?!

— Я пойду, — выкрикнул Мирон, выступая вперед, — меня пошлите.

— Ой, ты, глупый, — всплеснула руками ведунья, — пришибет ведь!

— Нет, не пришибет!

Бабушка внимательно поглядела на внука и, что-то про себя смекнув, кивнула.

— Ну, тогда собирайте подношение, да и пожитки свои тоже укладывайте. Уходить надо отсель. Помните, коли жизнь дорога, мы теперь для всех мертвые. Нет нас на сем месте. Отныне оно проклято!

* * *

— Дура! Как есть, полная дура! Тупорогая корова! Девка безмозглая!

Лис мерил шагами сторожку, в бешенстве сжимая и разжимая кулаки. Змея, скрючившись на полу, равнодушно следила за ним из-под приопущенных век, думая лишь о том, как бы снова не потерять сознание. Ей было дурно, и громкая речь Учителя, вкупе с мельтешением перед глазами, тупой болью отдавались в затылке.

— Спасительница мира, тьма тебя задери! — он резко опустился к Олгиному лицу, опаляя ее взглядом горящих в полумраке глаз. — Ну, и где благодарность, а?! Понравилась тебе награда? Хорошо быть салом на сковороде?

Змея поморщилась. Лис отстранился, с нескрываемым презрением глядя на свою Ученицу.

— Дура жалостливая! “Не тронь их, Учитель, они более не угроза”! — передразнил он Змею. — Мать твою, а если бы я не успел?! Для кого не угроза-то? Ты хоть подумала, прежде чем соваться в осиное гнездо? Чем это может обернуться?

Змея подняла тяжелые веки и посмотрела в его глаза.

— Что ты хочешь от меня?

Лис замолчал, потом, тяжело вздохнув, сел рядом.

— Знаешь, я ожидал от тебя подобную выходку, но не думал, что ты захочешь спасти всех сразу и, главное, сможешь это сделать. Я удивлен. Ты сильная… — он задумался, потом прибавил с досадой, — терпеть не могу недоделанной работы! Вот что я теперь скажу наместнику?

— Ты выполнил задание. Они не опасны. Ты уничтожил очаг хвори. Что ему еще надо?

Голос, сипло вырывающийся из обожженной гортани, подрагивал. Олгу начинало тошнить. Нелюдь не ответил, разминая в ладони сухой мох, да и не нужен был ответ. Змея прекрасно знала, насколько голоден был его дух, и то, что накормить его можно только силой жизни, которую Учитель хотел отнять у обреченных селян.

— Долго ты будешь еще лежать? — разраженно произнес Лис, прервав молчание.

— Долго! — хрипло огрызнулась Змея.

— Давай помогу, — нелюдь попытался коснуться ее живота, но Олга, видевшая, как клубится вкруг его ладони пульсирующая сила трех убитых человек, вскрикнула:

— Нет! Не смей!.. Лучше принеси мне поесть.

Лис вздрогнул, но смолчал. Поправив плащ, на котором лежала Ученица, он поднялся и вышел из сторожки, плотно прикрыв за собой покосившуюся дверь. Выждав некоторое время, Олга наконец-то позволила себе расслабиться. Долгий протяжный стон сорвался с ее губ, и она впала в блаженное забытье, из которого, впрочем, ее вскоре грубо выдернули странные крики, доносившиеся из леса. Змея настороженно подняла голову, прислушиваясь. Звук был похож на крик порося, которого за шкирку тащат на убой.