Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

– Да, но ты ответь: приводил или нет?

– Нет, не приводил.

– Добро, – сказал Аббас. – Я рад. – И развернулся к выходу.

– А если бы даже и приводил? – спросил Людовичи.

– Но ты же не приводил. Так чего тогда спрашиваешь?

По возвращении в Перу Людовичи прошел к себе в кабинет и встал у окна, выходящего на Рог. Оттуда он крикнул Гиацинту, чтобы тот нашел и привел Джулию. Евнух поспешил по коридорам исполнять приказание, а Людовичи расположился за рабочим столом в ожидании.

Она вошла, почти неслышно шелестя длинными полами юбок по мрамору.

– Хотел меня видеть?

Людовичи встал и предложил ей стул:

– Присядь, пожалуйста.

Она послушалась, а он приставил свой стул поближе и сел рядом.

– Что-то не так? – спросила она.

– Только что виделся с Аббасом. Он хочет, чтобы ты отсюда уехала. Говорит, что тебе здесь опасно оставаться.

– Думаешь, кто-то в гареме проведал, что я жива?

– Не исключено. Хотя и не вижу, как такое возможно. Сказал только, что оставаться тебе опасно.

– Но куда же мне деваться?

– Не знаю. Могу переправить тебя обратно в Италию, в монастырь какой-нибудь…

Она покачала головой:

– С чего ты взял, что участь монашенки для меня предпочтительнее судьбы наложницы? Там разве что вечерние развлечения будут другими…

Он отвернулся и уставился в собирающиеся над Рогом вечерние сумерки.

– У меня есть выбор?

– Я тебе не тюремщик.

– У тебя есть другой план?

– Нет. Но навечно тебе тут оставаться никак нельзя.

– Хочешь от меня избавиться?

Он тяжело вздохнул. Можно сказать и так…

– Что ты обо мне думаешь, Джулия?

– В каком смысле?

– Ты со мною прожила в этом доме три года. Должно же у тебя сложиться какое-то мнение обо мне.

– Ты добропорядочный человек. Я тебе очень благодарна. Ты спас мне жизнь и дал здесь приют.

На сердце у Людовичи сделалось тяжело. Не на такой ответ он надеялся.

– Я отправлял запросы. Твой муж умер.

Она глубоко вздохнула.

– И когда?

– Три недели тому назад, на Кипре. Сам об этом только сегодня узнал.

– Так я вдова?

Он кивнул.

– Ну так… Это же ничего не меняет, не так ли?

– Может, и меняет. – Он оторвался от окна и обернулся к ней. – Выходи за меня!

Она уставилась на него в полном ошеломлении.

– Но у тебя же женщин полный гарем, – сказала она. – Зачем тебе на мне жениться? Чем и как я тебе могу услужить? – Она вскочила на ноги, затем снова села. Столь возбужденной он ее еще никогда не видел.

– Я мог бы приказать Гиацинту избавиться от моих наложниц. Я их всех могу сплавить на выдачу богатым турецким мужьям. Есть здесь такой обычай. Если это то, чего ты хочешь.

– Людовичи, прекрати! Зачем я тебе?

– Боюсь, я просто очарован. Прямо как Аббас тогда…

– Ну и посмотри, что с ним сталось… – Она коснулась его руки. – Ты должен понять. Я больше не способна на чувства. Может быть, лучше тебе просто подержать меня недолгое время в любовницах. Я не против, этим я бы отплатила тебе за все то доброе, что ты для меня сделал. А после ты бы с бо́льшей легкостью от меня избавился, ибо я уверена, что принесу тебе одно разочарование.

– Избавляться от тебя мне в жизни и в голову не придет!

– Людовичи, ты же здесь султан – в этом доме. Так просто кинь мне платочек на плечо – и я приду. Просто позволь мне задержаться тут, в твоем доме, чуть подольше. Пожалуйста.

– Так Аббас же недаром сказал, что тебе тут оставаться опасно. Вот я и присмотрюсь пока что, куда еще тебе можно отправиться.

Она поднялась уходить, затем приостановилась и произнесла после некоторых колебаний:

– Почему ты меня об этом раньше не попросил? Я же знаю, что ты хотел.

– Из-за Аббаса.

– Вижу. – Она поцеловала его в щеку и ушла, а запах ее духов еще долго витал в воздухе. Джулия оставалась столь же недосягаемой, что и всегда, – ни для него, ни для Аббаса, ни даже для самого султана.

Багдад был построен из того же камня, что и древний Вавилон, – и так же возвышался над Тигром и Евфратом. Пальмовые деревья обрамляли купола и минареты города. Сулеймана же больше интересовали стены, пока на исходные позиции с грохотом выдвигались осадные машины и пушки. Он на едином выдохе вознес благодарственную молитву Всевышнему. Кризис миновал.

Персы не напали на них наутро после бурана милостью Аллаха, а Его незримое присутствие вдохнуло в армию новые силы, – и тем же вечером воины, перестроив ряды, пустились в долгий обратный путь с нагорья.

А ведь сама империя Мухаммеда вместе с армией воинов Ислама была поставлена на грань уничтожения, думал он, стараниями моего сераскира, возомнившего себя равным султану!

Тут как раз подтянулся и Ибрагим, блистая седельными изумрудами и рубинами на ярком солнце.

– Почему ты столь мрачен, мой господин?

– Почему?! Да потому, что у этих врат мы должны были стоять еще два месяца назад! И потому, что неделю назад ты едва не угробил мою армию!

– Ну так твои воеводы все мечтали о долгой кампании, вот они ее от нас и получили сполна. Вон, взгляни на того матерого медведя во главе янычар: он же до сих пор остатки талого снега из сапог выпаривает – и любуется!

– Смейся-смейся, Ибрагим, но вот наша истинная цель – Багдад! Мы же сюда не для того пришли, чтобы потешаться над старым агой или устраивать охоту за шахом. Мы здесь для того, чтобы изгнать псов из священного места!

Ибрагим помрачнел.

– Ты же говорил, что тебе нужна голова главного пса!

– Нет, я этого не говорил. Это твои слова. – Сулейман сдавил коленями бока коня и пустил его вскачь, оставив Ибрагима в одиноком размышлении посреди равнины.

Глава 62

Календарная весна наступила, но снег все еще лежал на крышах киосков в дворцовых садах Топкапы, сходил малыми лавинами с купола Айя-Софии и скрывал лед замерзших фонтанов Старого дворца. Все ставни и двери были наглухо закрыты от холода, и застоявшийся дым от ладана, угля и гашиша образовывал смесь воистину удушающую. Хюррем велела служанкам обильно орошать ее покои апельсинной и розовой водой, чтобы хоть как-то скрасить зловоние.

Ни взятие Багдада, ни затянувшаяся зима не остудили сплетен о Сулеймане и его сераскир-султане; напротив, в предвкушении скорого возвращения армии из столь небывалого по срокам и обстоятельствам похода слухи только усилились.

Скандал, конечно, вышел на весь город, когда выяснилось, что