Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец

Он как всегда был на мели.

* * *

Готовиться ночью к экзаменам – удовольствиезначительно ниже среднего. Даже если это биология – одна из интереснейших наук.Особенно после работы, в однокомнатной квартире, где в комнате никак неулягутся два твоих кровных родственника, а в твоем распоряжении только кухня иванная. В ванной можно мочить голову. В кухне хлопать холодильником, листатькниги и пытаться запомнить всякие нужные вещи. Строение пищеварительного трактачервя, как получить наследников от зеленого горошка, и как звали ученого,который первым изобрел обезьяну.

Каждый час Меф делал себе кофе. Отхлебываяего, он мысленно ощущал полноту чашки, даже не заглядывая в нее. Чем больше онпытался сосредоточиться, тем чаще его мысль отвлекалась и прыгала. Меф злобился.Казался себе бездарным и никчемным, как высосанная шкурка от маринованногопомидора.

Он надеялся долистать сегодня учебник до сотойстраницы, однако уже на тридцатой его одолела страшная зевота. Даже кофе непомогало. Оно лишь мутило мысли, но не проясняло их. Буквально на секунду,поддавшись слабости, он уткнул лоб в учебник и тотчас провалился куда-то.

Минут через десять шея затекла от неудобногоположения, и он кое-как встал, чтобы перелечь в постель. И в этот момент кто-тозабарабанил снаружи в стекло. Меф медленно повернул голову и посмотрел в окно.Он еще не забыл, какой у него этаж.

Стук не прекращался. Он становился даженазойливым. Буслаев на всякий случай нашарил глазами, где лежит топорик длярубки мяса, и шагнул к окну. Распахнув раму, он увидел вертящийся офисный стулс единственной толстой ножкой, неподвижно повисший в ночном небе где-то междуЛуной и ковшом Большой Медведицы. На стульчике сидел рыхлый юноша и улыбалсянеискренней улыбкой рекламного агента.

– О, привет! Ты один? – спросил он,бросая через окно любопытный взгляд на кухню.

Меф не ответил, тупо разглядывая стул ипытаясь определить место, где к нему привязана веревка. Что она должнасуществовать, он не сомневался, однако общая конструкция все равно казалась емушаткой.

Отсутствие ответа мало смутило странногоюношу. Он взмахнул пухлыми ручками и закудахтал, как курочка Ряба, неудачнопопытавшаяся снести самородок.

– Вот ты где! Я проискал тебя весь вечер! Твойтелефон не отвечает! Звонил твоей душехранительнице, но она ведет себяпо-хамски. После моей двадцать четвертой просьбы позвать тебя стала швырятьтрубку. Я решил, что ты купаешься! Позвонил – хо-хо! – на лейку в душе, нои там полнейшее молчание.

Меф попытался захлопнуть раму, однако юношауспел перескочить со своего стульчика на подоконник.

– Только не надо резких движений! Я боюсьвысоты! Метр выше асфальта, и меня начинает трясти! – предупредил он, сявным облегчением спрыгивая с подоконника в кухню.

Мефу с его встроенным чувством правдыпоказалось, что сказано это было искренно.

– Кто ты такой? – спросил Буслаев,разглядывая странного гостя.

Его крупнопористая кожа напоминала что-тосъедобно-знакомое. Юноша хихикнул.

– Ромасюсик я! Нехорошо забывать друзей! Какговорит Прашечкин дядюшка, старых друзей не бывает. Бывают друзья разумноуцененные… Хе-хе?

– Не хе-хе, – сказал Меф, считавшийиначе.

Ромасюсик рассеянно кивнул и забегал по кухне,трогая все подряд. Открывал и закрывал кран, пускал воду. Заглядывал в шкафы спосудой, совал нос в холодильник.

– И ты живешь в этой помойке, да? Семейноегнездо, э-э? Чудо, что я догадался сюда залететь! Данные паспортных столов –великая вещь, даже если они с краденого диска! – проблеял он.

От нелепости ситуации Меф начал злиться. Онничего не понимал. Ему казалось, что он бредит. Хотелось поймать этого пухлоготипчика за шиворот и, зашвырнув его на вертящийся стульчик, закрыть окно.Вообще испытывал много назойливых желаний самого членовредительского свойства.

Неглупый Ромасюсик почуял это. Пересталбегать, посмотрел на Мефа и, воздев к потолку палец, изрек:

– Английский писатель Шейкспая однажды сказал:«Джупита, ты сердишься, значит, ты не прав!» Уважаешь писателя Шейкспаю? Тогданемедленно переставай кипеть и полетели к Прашечке! Будь такой добренький! Тыже не хочешь, чтобы она меня кильнула? То есть насмерть абсолютно!

– Хочу, – сказал Меф.

Ромасюсик натужно захихикал.

– Я вижу, ты шутник! Только умоляю: неповторяй свою шутку при Прашечке! Она совершенно не андэстэндит хьюмора! Чтобыпонравиться тебе, она согласится засунуть меня в кухонный комбайн и подать кстолу в виде мелкой нарезки! Ну что, полетишь?

Меф, толком не понимавший, кто такая Прашечка,хотел сказать «нет», но ему подумалось, что если он и бредит, то бредитпоследовательно.

– А почему именно сегодня?

Шоколадный юноша оттянул от шеи воротник. СПрасковьей никогда не угадаешь, что о ней говорить можно, а чего нельзя, апотому безопаснее для здоровья помалкивать в чистую тряпочку.

– Сегодня у нее день варенья! Тили-тили,трали-вали и только раз в году! – фальшиво напел Ромасюсик. – А когдау человека день варенья, он не должен оставаться один. Это плохо влияет нахарактер, а он у нас и так не экселентный.

Меф хмыкнул, ощущая, как в него вгрызаетсяпила противоречий. С одной стороны, это был, конечно, бред после тяжелого дня в«Пельмене», а с другой… гм… почему бы и нет?

– И на чем мы полетим? – поинтересовалсяон, примерно представляя, каким будет ответ.

– Я догадываюсь, что ты хочешь сказать! –всплеснул ручками Ромасюсик. – Летать на стульях, диванах и зонтиках –совершенная пошлость! Не мы должны брать пример у магов, этих полнейшихничтожеств, но они у нас!.. Но, если разобраться, телепортировать – опасно, авсе другие способы – страшно, страшно медленно!

Меф выглянул в окно. Офисный стул по-прежнемуупорно болтался на прежнем месте, слегка покачиваясь, когда порыв ветра дул емув спинку.

– Хочешь, чтобы я на это взгромоздился? –уточнил Меф.

Ромасюсик закивал.

– А мы поместимся?

– Запросто. Ты полетишь сверху, а я подцеплюсьснизу, за ножку. Мы с Прашей уже так летали…

– И что, получилось?

Шоколадный юноша пригорюнился.

– Не считая посадки! Я ей надоел, и она сталанаступать мне на голову. Умоляю, не повторяй за ней! Прашечка самосовершенство, но иногда ее завозит!..

Буслаев вздохнул. Высунув из окна руку, онпопытался дотянуться до стула, но тот был слишком далеко.

– А ты позови! – посоветовал Ромасюсик.