Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец

Как хитро и коварно разрушает нас мрак!Заразил сомнениями, лишил цельности, но оставил тоску по глобальному добру.Даже где-то намеренно раздул само понятие глобальности. Нам кажется, что мыдолжны совершить что-то грандиозное: заколоть вилкой великана, избавитьчеловечество от всех болезней, создать фонд защиты одиноких сусликов с главнымштабом в пентхаусе небоскреба с прямым выходом на вертолетную площадку. Намелкое добро мы размениваться не хотим. Чего на него время тратить, с нашим-торазмахом? Очередная иллюзия Лигула, потому что без мелкого добра нет добракрупного. Вот и получаются пакостные такие гадики, которые мечтают спастицарство, но за отсутствием царства жгут кнопки в лифте.

Неформальные разговоры златокрылых

Когда человек влюблен, он летает на крыльяхлюбви, изредка натыкаясь на встречающиеся предметы – водосточные трубы, столбы– и проходя насквозь, в дожде осколков, стеклянные двери. Но так влюбляютсятолько романтики. Практики, а Меф принадлежал, скорее, к практикам, влюбляютсякак бараны, которые, увидев новые ворота, прикидывают угол атаки и техническиехарактеристики засова.

Вот и сейчас, расставшись с Дафной у метро, онсосредоточенно трясся в поезде, размышляя, почему она не разрешила проводитьсебя до дома. Откуда ему было знать, что Даф по-прежнему жила в общежитииозеленителей и опасалась, что, увидев его стены, Мефодий ощутит болезненноещемление памяти. Дафна уже сообразила, что Троил не столько стер память Мефа,сколько припорошил ее забвением.

Когда Буслаев открыл дверь своим ключом, часыв коридоре постепенно начинали склоняться к мысли, что одиннадцать вечера всеже придется показать. Зозо и Эдя были в комнате. Свет на кухне хотя и горел, ноосвещал только круглый стол и большую кастрюлю на газовой плите, в которойчто-то негромко бурлило. Заглянув в кастрюлю, Меф обнаружил там утопшегоощипанного цыпленка, вяло вращавшегося в потоке кипящих пузырей.

«Интересно, что бы я сделал, проснись завтрана птицеферме в теле бройлера? Попытался бы открыть клетку, вырубить сторожаударом клюва и бежать в неизвестность, чтобы меня лиса съела? Или морзянкойотстукивал бы клювом по поилке: „Спасите! Помогите! Это недоразумение!“ –прикинул Меф и отправился в комнату.

Еще не открыв дверь, он понял, что Эдятренируется. Это вычислялось по сильному запаху дезодоранта. У Мефа немедленностали слезиться глаза. Так и есть. Хаврон тащил к поясу штангу. В объемныхмышцах его спины жир боролся с пучками мышечных волокон. Закончив подход, оннебрежно бросил штангу на пол, передав физкультпривет соседям снизу.

– Мое приветствие беспризорникам! –отдуваясь, сказал он Мефу.

– Отвали! – буркнул Меф.

Он знал, что обидеть Эдю можно только тогда,когда у него появится желание притвориться обиженным.

– Не груби дяде! Он пока что тяжелее тебя натридцать килограммов! Лучше тренируйся говорить «агу!», заскакивать в подгузникза восемь секунд и притворяться двухлетним! – насмешливо посоветовалХаврон.

Мефа это не обрадовало.

– С какой радости? – спросил он.

– Ну как же? А произвести впечатление нанового кандидата в папы? Кому он будет покупать мороженое и заводные машинки?

Меф даже не улыбнулся. Хаврон любилпроверенные шутки. С каждым последующим воспроизведением они казались ему всёсмешнее. Эту конкретную шутку Меф слышал от него уже рад «дцать».

Мефодий недоверчиво оглянулся на мать. Зозосидела красная и сердитая.

«Обычная история! – подумал Мефодий сжалостью. – Вначале не выдержала и все выболтала Эдьке, а теперь получаетв нос. Может, она специально ему все рассказывает, чтобы он служил для нееотрезвляющим душем?»

– Кто он? Снова гений? Абстрактный художник?Городской фотограф, специализирующийся на снимках мусорных баков черезразличные светофильтры? – спросил Меф подозрительно.

Вместо матери снова влез Эдя.

– Хуже. Абсолютно московский типаж. Дизайнеркоттеджей и загородных домов Моськин!

– Не Моськин, а Масин! – поправила Зозо.

– А мне без разницы! Ездит на джипе за стотысяч баксов. Ужинает исключительно в клубах, четырежды в год летает отдыхатьна Гавайские острова, чтобы благополучно заболеть там ангиной. Как будто ее вМоскве нельзя подхватить совершенно бесплатно! При этом должен всем кучу денег,которые не собирается возвращать, живет в Братеево в двушке с мамой изапирается от нее на стул…

Это было уже слишком.

– Не запирается он на стул!! Незапирается! – вспылила Зозо.

– Даже и на стул запираться не разрешают? Ужаскакой! – съехидничал Эдя. – Ну и сестра мне досталась! Впору табличкуна двери вешать: «Здесь живет женщина, которой нравятся моральные уроды!»

Зозо не выдержала. Вскочив, она схватила Эдюза шею и стала его душить. Хаврон испугался. Когда слабые женские руки хватаюттебя за ворот, это всегда страшнее, чем когда то же самое делают руки мужские.Мужские хотя бы ясно от чего отрывать и куда откручивать.

– Всё-всё! Сдаюсь! – поспешно крикнулЭдя. – Оттащите ее кто-нибудь от меня! Зоя!

От удивления, что ее назвали «Зоя», Зозоразжала руки.

– Маленьких не бьют! Ты опять забыла, что ятвой младший братик! – сказал Хаврон назидательно.

– Это ты маленький? Ты жирный самодовольныйсплетник! Ты живешь в однушке с сестрой! И еще ты злобный как крыса! –мстительно проговорила Зозо.

Она просто из себя выходила, когда родной братпринимался разгуливать с киркой по паноптикуму ее женихов.

– Протестую! – возмутился Эдя. – Этонаглый поклеп! Крысы не злобные! У нас в бомбухе в вентиляции одна проживает,разве только пасьянсы не раскладывает! Умна как академик! Консервыпринципиально не употребляет! Только свежие фрукты и сыр.

Зозо не дала заговорить себе зубы.

– Не уводи разговор в сторону, Хаврон! –крикнула она с досадой. – О каждом можно сказать что-то плохое. А вот тыскажи хорошее! Ну скажи! Хоть о ком-нибудь! Ради разнообразия!

Эдя поднапрягся. Задача перед ним былапоставлена непростая. К осуждению-то привыкаешь быстро, а вот отказаться отнего сложнее, чем спрыгнуть с самолета без парашюта в аквариум с рыбками.