Мефодий Буслаев. Карта Хаоса - Дмитрий Емец

– Он лгун-с, ваш дядя-с! Так ему ипередайте! – негодующе крикнул остренький голос из шкатулки. Каким-тообразом Парамон Востряков услышал всё, что было о нем сказано.

Прасковья пожала плечами:

– Чего передавать? Он и так всегда все слышит.

Старичок в шкатулке подпрыгнул.

– У меня были прозрения! И вообще прозагробную жизнь вы показывали мне совсем другое!

– Лично мы с Ромасюсиком ничего тебе непоказывали. Нас тогда еще и на свете не было, – возразила Прасковья. – Ипотом существует понятие адаптированного издания! А теперь ты читаешь полное!

– Всё равно существуют-с обязательствасоюзничества! Тартар получил множество эйдосов моих последователей! Со мнойнельзя так обращаться! Ваш Лигул просто свинья-с! Да-с, именно свинья! Я должениметь дополнительные права-с!

Прасковья не стала спорить.

– Конечно, должен! – сказала она и, взявшкатулку, встряхивала ее до тех пор, пока Парамон Востряков не взмолился опощаде.

Прасковья вернула шкатулку на подоконник.

– Веселый старичок! Уверен, что его надули ивсё время пытается бежать, хотя это и невозможно… Хи-хи! Праша не говорила?Один раз его поймали чуть ли не в Хаосе!.. И давай, парень! Не стой как баран!Ты ей нравишься! Скажи что-нибудь, сделай! – шепнул Мефу Ромасюсик,воспользовавшись тем, что Прасковья оставила на миг в покое его сознание.

Прасковья нетерпеливо обернулась. Ромасюсикодеревенел и страдальчески растянул резиновые губы.

– Что он там лопочет? Учти, Ромасюсику неверь! Он всегда врет! – заявил он с внезапной самокритичностью. – Врёт игадит! Попроси у него чайную ложку, он тебе даст, но прежде незаметно на нееплюнет или о подошву потрет. И так во всем!

Меф заторможенно кивнул. Если до этого моментаон мало чему удивлялся, то теперь навалилось все разом. Все события сегодняшнейночи – странное явление пухлого юноши, полет на офисном стуле, странствие вомраке, пахнущем хризантемами, человек в шкатулке…

«Это не подробный сон, а реальность!» –осознал он.

Пока Меф выкарабкивался из трясиныпротиворечащих воспоминаний, Ромасюсик отмерз и суетился за столом, терзая торткривозубой пилой, похожей на орудие пыток. Несмотря на явное шутовство, торт онотрезал скальпельно точно, без крошек.

Торт оказался вкусным. Не слишком сладким, нерасползающимся от крема, но и не сухим. Оптимум совершенства для торта. Правда,Мефу достался кусок, как глазурью покрытый оплывшим свечным воском. Буслаевзадумчиво размял воск в пальцах, подумав, что Прасковья очень одинока.

– А ты почему не ешь? Хочешь, чтобы япокормила тебя из клювика в клювик? – спросила Прасковья у Ромасюсика.

Тот уже убрал пилу и шатался по комнате,трогая всё подряд. Меф подумал, что, если поискать, следы его пальцев можнообнаружить даже на потолке.

Ромасюсик умильно закивал.

– Вот видишь. Покормиться из клювика в клювикбыло его давней мечтой! – заметила Прасковья, однако кормить Ромасюсика изклювика в клювик не стала.

Разговаривая с шоколадным юношей, она всевремя незаметно, а потом даже и совершенно открыто наблюдала за Мефом.

– Ты знаешь, что у твоего бывшего хозяинанеприятности? – поинтересовалась она.

– Что, правда? А кто мой бывший хозяин? –удивился Меф.

«Звездный пельмень» был первым местом егоработы, если не считать магазина бытовой техники, откуда он сбежал еще до того,как вышел испытательный срок. Во всяком случае, именно это утверждала его новаяпамять.

Прасковья вежливо улыбнулась, будто услышалане слишком смешную шутку.

– Арей.

– А-а, – отозвался Меф, испытываяпотребность произнести какой-то звук, чтобы понятно было, что он слушает. Отимени «Арей» веяло чем-то мифологическим.

– Дядя снес его резиденцию, – продолжалаПрасковья.

– Ну?! – сказал Меф, упорно держасьдвусложных конструкций. Так было безопаснее.

Прасковья быстро и пытливо взглянула на него.

– На Большой Дмитровке, 13. Возможно, онпостроит на этом месте новую. Уж больно место хорошее. НАШЕ место, – добавилаона. – Сам Арей объявлен в розыск. Его ищут довольно активно. Я оченьудивлюсь, если он избежит ссылки в Нижний Тартар.

– А что он сделал? – спросил Меф.

– Я сильно не вдавалась. Кажется, зарубилкакого-то олуха.

– Чем зарубил? – спросил Меф, рисуя себеобраз психопата в растянутых трениках, размахивающего туристическим топориком.

И хотя внешне Буслаев старался выглядетьестественно, Прасковья что-то учуяла. Неожиданно она вскочила и, точно котвокруг раненой птицы, неторопливо обошла Мефа, всматриваясь в него прозрачнымисвоими глазами. Буслаев ощутил, будто кто-то просунул ему под волосы щекочущийкрай голубиного пера и водит им.

– Ну-ка, ну-ка!.. Надо же, ему стерли память!Даже блокироваться разучился! Что ж, это мило! Мне же лучше! – произнесла онавполголоса.

– Ничего мне не стирали! – сказал Меф.

– О, ну хоть упрямство оставили и то хорошо!Мне не нравятся слишком податливые! Хочешь сказать, что всё помнишь? И чтоименно, если не секрет?

Меф сердито отвернулся.

– Не хочешь вспоминать? Тогда я и так докажутебе, что все твои якобы воспоминания – ложь! Ромасюсик! – нежным иодновременно каким-то очень намекающим голосом приказал сам себе Ромасюсик.

Меф обернулся. Шоколадный юноша стоял за егоспиной с занесенным стулом. Точнее, если стул и был занесен, то уже в прошлом.В настоящий момент он устремлялся к его голове.

Не задумываясь, Буслаев сделал шаг назад и всторону, заступив за правую ногу и одновременно развернувшись всем корпусом.Параллельно он перехватил Ромасюсика за запястья, подсек ему голень и легкопослал его через голову, имея центром вращения всё тот же несчастный стул.

Шлепнувшись на пол, Ромасюсик горестно заохал.В глазах его стояли сахарные слезы.

– Красиво? – сказал он сдавленным от болиголосом. – Так я и думала! Ты всё забыл, а тело сохранило наработанныерефлексы! Их они не стали трогать, чтобы ты не стал растением!

– И кто же я? – спросил Меф растерянно.Он все никак не мог оторвать взгляда от Ромасюсика, который ворочался на полу,как перевернутая черепаха.

Прасковья нервно засмеялась. Виски Мефастиснуло болью. Буслаеву почудилось, будто его череп окольцевали раскаленноймедной проволокой и теперь медленно затягивают ее щипцами.