Заговор в Древнем Риме - Джон Мэддокс Робертс

Я тоже пожелал ему доброй ночи, и мы разошлись. Однако домой я пошел не сразу, а сначала, преодолевая усталость, долго поднимался к вершине Капитолийского холма, где стоял храм Юпитера Капитолийского. В такой поздний час в нем не было ни души, кроме раба, в обязанности которого входило проверять наличие масла в лампадах и подрезать фитили у свечей.

Новая статуя Юпитера была очень красива. Во многом повторяющая свою предшественницу, но вдвое превосходящая ее по размеру, она была изготовлена в традиционной манере по образцу статуи легендарного Зевса Олимпийского работы Фидия. Статую изваяли на средства великого Катулла. Тело бога было вылеплено из белоснежного алебастра, его одежды украшены порфиром, волосы и борода покрыты золотыми листьями, а глаза выложены лазуритом. В тусклом свете лампад казалось, что статуя дышит.

Зачерпнув из оправленной бронзой чаши пригоршню ладана, я бросил его на угли, теплящиеся в жаровне у подножия статуи. Гаруспики заявляли, что новый Юпитер предупреждает нас об опасностях, грозящих государству, однако, пока дым поднимался ввысь, бог не сказал мне ни слова. Покидая храм, я остановился на ступеньках, но не увидел ни летающих загадочных птиц, ни молнии в чистом небе, ни падающих звезд, ни доносящегося с неблагоприятной стороны света грома, что служило бы дурными предзнаменованиями. По дороге домой я пришел к выводу, что богам нет дела до жалких интриг вырождающихся карликов, в которых превратились люди. Во времена героев, когда сходились в противоборстве Ахилл и Гектор, Эней и Агамемнон, боги принимали в судьбах людей самое деятельное участие. Однако вряд ли их интерес мог возбудить кто-либо подобный Катилине, Крассу или Помпею, не говоря уже обо мне — Деции Цецилии Метелле Младшем.

На следующее утро тело Асклепиода было найдено на мосту, который связывал остров с речным берегом. Поскольку мне было поручено расследование таких преступлений, я отправился в храм Эскулапа, чтобы взглянуть на покойного, — все, что угодно, лишь бы вырваться из храма Сатурна. Форум полнился слухами и всевозможными догадками по поводу новой волны убийств, захлестнувшей город. В основном жертвами были представители состоятельного сословия всадников. Но последний из убитых, хотя и был человеком обеспеченным, даже не являлся гражданином Рима. На этот раз я даже испытал некоторое удовлетворение, ибо знал, что за всем этим кроется.

У Асклепиода было немало друзей и множество коллег, но город был охвачен очередной вспышкой суеверия: быстро распространились слухи, будто посещение похорон убитых приносит несчастье. В силу этого обстоятельства бедняга Асклепиод лежал в атрии храма почти в одиночестве. Среди немногочисленных посетителей я заметил человека с перевязанной челюстью и узнал в нем Тория, которого прислали проверить, на самом ли деле я убил своего кредитора. Покидая храм, мерзавец еще имел наглость подмигнуть мне.

Чисто вымытое тело Асклепиода было положено на похоронные носилки, в четырех углах которых горели лампы. Его кожа имела землистый оттенок, а на горле зияла устрашающего вида рана. Все это мошенничество было выполнено с поразительной правдоподобностью. Я слегка коснулся украдкой его лица — кожа была холодной. Я взял в руку его кисть, но не нащупал пульса. Он действительно был мертв.

Такого потрясения я не испытывал с тех пор, как началась вся эта безумная круговерть. Кто же его убил? Мысли так перепутались, что я даже заподозрил в этом преступлении себя. Не исключено, что меня поразила та же бацилла сумасшествия, что и прочих заговорщиков. Ко мне подошел один из помощников лекаря и протянул мне записку. Развернув папирус, я прочел:

«Квестора Метелла просят явиться в кабинет врачевателя Асклепиода в шесть часов вечера в связи с оглашением последней воли покойного».

— Кто это написал? — спросил я.

Раб в ответ лишь пожал плечами. Никто из помощников Асклепиода не знал латыни — должно быть, такой смысл он вкладывал в свой жест.

Весь день меня не покидало ощущение сильного беспокойства. Впрочем, в подобном состоянии я пребывал в последнее время почти постоянно. Я то и дело взирал на солнечные часы, наблюдая за медленно движущейся тенью. Когда, по моим предположениям, время стало близиться к шести, отправился на остров.

Войдя в дом, я обнаружил, что атрий пуст. Очевидно, тело было перемещено в другую комнату до прибытия городского патрона покойного, которому надлежало отдать распоряжения относительно его похорон. Раб проводил меня в кабинет Асклепиода, в котором тоже никого не было. Я расположился на стуле, он закрыл за мной дверь, и в этот миг, когда уже было слишком поздно, я внезапно понял, что попал в ловушку. Тот, кто убил Асклепиода, теперь собирается расправиться со мной! Не успел я вскочить на ноги и нащупать в складках одежды кинжал, как открылась другая дверь.

— При моем появлении совсем не обязательно вставать, Деций, — произнес Асклепиод. — Сделай милость, сядь.

Я сел, вернее, рухнул на стул.

— Видел тебя сегодня утром, — произнес я. — Судя по многим неопровержимым признакам, ты был мертв.

— Ну уж если в мою смерть поверил даже ты, который вместе со мной затевал весь этот спектакль, могу себе представить, сколь убедительной она выглядела в глазах остальных.

Я знал, какого вопроса он от меня ждал, но боролся с искушением его задать. Асклепиод сидел напротив меня, самодовольно улыбаясь, весь воплощая собой столь свойственное грекам легкое ощущение превосходства. Наконец мое терпение лопнуло.

— Как ты это сделал?

— Это, дорогой мой, мастерство. Искусство, которое, безусловно, не обошлось без помощи моего небесного патрона. Отвар болиголова, белладонны и горькой полыни, взятых в строго определенных количествах, подавляет все признаки жизни. На большинство людей этот трюк оказывает вполне убедительное воздействие. Заподозрить подвох могут лишь самые опытные лекари. Однако при всей своей скромности должен признать, что таковых в Риме, кроме меня, нет.

— Твое варево могло отправить тебя на тот свет. Кажется, именно болиголовом отравили Сократа?

— Должен признать, что дело это очень тонкое. В прошлом болиголов применяли для того, чтобы симулировать смерть, когда в том возникала необходимость. Для начала я испробовал его на своем рабе, человеке моего возраста, физического сложения и состояния здоровья. Результаты оказались вполне удовлетворительными. Три часа он пребывал в коматозном состоянии, весьма похожем на смерть, после чего быстро пришел в себя без каких-либо неприятных последствий.

— А как же рана? — спросил я, разглядывая его шею в поисках хоть каких-нибудь царапин.

— Это предмет моей особой гордости. Пришлось добыть шкуру нерожденного ягненка. Из нее, как известно, получают самый высококачественный пергамент. Я вырезал кусок нужной формы и прилепил его к своей шее. Шкура почти прозрачная, однако для пущей убедительности я прибегнул к косметике, которая придала обнаженным участкам тела мертвенный оттенок. Кожу ягненка сшил у себя на затылке, а ее края, там, где она соприкасается с моей подлинной плотью, прикрыл волосами, бородой и одеждой. Разрез на горле заполнил тонкими полосами телячьей печени, что создало видимость ужасной раны. Выглядело убедительно?