Ленин. Человек, который изменил всё - Вячеслав Никонов

Что чувствовала Крупская? У историков не принято заглядывать в чувства действующих лиц. Зато это часто и порой мастерски делают писатели как знатоки человеческих душ. Как это сделал, к примеру, Солженицын: «Когда это все началось, даже раньше, когда студентка Сорбонны с красным пером на шляпе (как никогда не осмелилась бы ни одна русская революционерка), хотя и с двумя мужьями и пятью детьми за спиной, Инесса в первый раз вошла в их парижскую квартиру, а Володя только еще привстал от стола, – как от удара ветра открылось Наде все, что будет, все, как будет. И своя беспомощность помешать. И свой долг не мешать.

Надя первая сама и предложила: устраниться. Не могла она взять на себя быть препятствием в жизни такому человеку, довольно было препятствий у него всех других. И не один раз она порывалась – расстаться. Но Володя, обдумав, сказал: “Оставайся”. Решил. И – навсегда. Значит – нужна. Да и правда, лучше ее никто бы с ним не жил. Смириться помогало сознание, что на такого человека и не может женщина претендовать одна… А оставшись – осталась никогда не мешать. Не выказывать боли. Даже приучиться не ощущать ее»566.

Зима была теплой, располагала к прогулкам в Булонском лесу, к рождественскому веселью. «Вообще на праздниках мы загуляли: были в музеях, в театре… Собираюсь и сегодня в один увеселительный кабачок на goguette revolutionnaire [2] к “песенникам” (неудачный перевод chansonniers). Жалею, что летом не воспользовался болтовней с французами для систематического изучения французского произношения, – теперь, взяв некоторые книги по фонетике, вижу, насколько я тут слаб», – сообщал Ленин Марии Ильиничне 2 января 1910 года.

С велосипедами в Париже Ленину очевидно не везло. Повадился он ездить в Жювизи, где был аэродром: любоваться на полеты самолетов, которые влекли его, как и все новое. Правда, сам в воздух Ленин так никогда и не поднимется. А смотреть, как это делают другие, любил. Так вот. Из письма матери в Москву в январе 1910 года: «Сужусь. Надеюсь выиграть. Ехал я из Жювизи, и автомобиль раздавил мой велосипед (я успел соскочить). Публика помогла мне записать номер, дала свидетелей. Я узнал владельца автомобиля (виконт, черт его дери) и теперь сужусь с ним (через адвоката). Ездить теперь все равно не стал бы: холодно (хотя зато хорошая зима, прелесть для прогулок пешком)».

В эти дни Ленин в очередной (и последний) раз был обуян объединительным пылом, решив, что наступило время вновь слиться в объятьях со старыми коллегами по РСДРП. Объединительный пленум ЦК проходил в Париже 2–23 января (15 января – 5 февраля) 1910 года. Ленин назвал его «долгим пленумом» – «три недели маета была, издергали все нервы, сто тысяч чертей!». С решающим голосом было 14 делегатов, с совещательным голосом присутствовала вся редакция ЦО. Плеханов не приехал, сославшись на нездоровье.

Ленин и Зиновьев подготовили проект резолюции: «Констатируя, что: 1) в широких партийных кругах без различия течений все более усиливается стремление установить фактическое единство партии и добиться уничтожения организованных фракций; 2) что ЦК единогласно принят ряд важных резолюций, определяющих характер предстоящей полосы партийной работы; 3) что представители большевистской фракции заявили о распущении ими своей фракционной организации, ЦК призывает и представителей меньшевистской фракции вступить решительно на путь восстановления фактического партийного единства и прекращения фракционной борьбы»567568.

Резолюция была принята единогласно. Ленин – можете себе это представить! – заявил о ликвидации Большевистского центра и роспуске большевистской фракции. Крупская объясняла: «Ильич считал, что надо было, не сдавая ни на йоту принципиальной позиции, идти на максимальные уступки в области организационной. Фракционный большевистский орган “Пролетарий” был закрыт. Оставшиеся пятисотки сожжены… Каменев был отправлен в Вену, где должен был являться представителем большевиков в троцкистской “Правде”»569. Передали в общепартийную кассу – под контроль «держателей» – свои денежные средства. Этими держателями выступали Карл Каутский, Франц Меринг и Клара Цеткин.

Сам Ленин расскажет Каутскому о принятых решениях: «Наша большевистская фракция заключила с Центральным комитетом договор о том, что мы распускаем нашу фракцию и передаем имущество нашей фракции Центральному комитету при условии, что все фракции сделают то же самое… Такой роспуск всех фракций был возможен при условии, что большевики отвергают “отзовистов” (т. е. тех, кто хочет отозвать рабочих депутатов из Думы и вообще бойкотировать III Думу), а меньшевики со своей стороны отказываются от “ликвидаторов”»570.

Разочарование наступило очень скоро. Партия приходила в упадок. В Россию были командированы Дубровинский и Ногин – «организовывать русскую коллегию Центрального Комитета». Но Ногин оказался примиренцем, а Дубровинского арестовали (он погибнет в ссылке). «С русским ЦК дело было в 1910 г. хуже не надо»571. Ленин отмечал «громадный упадок организации повсюду, почти прекращение во многих местах. Повальное бегство интеллигенции. Остались кружки рабочих и одиночки».

За границей ситуация не лучше. Ленин с горечью писал Горькому 11 апреля: «Вот и выходит так, что “анекдотическое” в объединении сейчас преобладает, выдвигается на первый план, подает поводы к хихиканью, смешкам и пр. … Сидеть в гуще этого “анекдотического”, этой склоки и скандала, маеты и “накипи” тошно; наблюдать все это – тоже тошно… Вышел ребенок с нарывами. Теперь вот и маемся. Либо – на хороший конец – нарывы вскроем, гной выпустим, ребенка вылечим и вырастим. Либо – на худой конец – помрет ребенок. Тогда поживем некоторое время бездетно (сиречь: опять восстановим большевистскую фракцию), а потом родим более здорового младенца».

В таком настроении Ленин опять решил заехать к Горькому на Капри. Открытка матери 18 июня (1 июля): «Шлю большой привет из Неаполя. Доехал сюда пароходом из Марселя: дешево и приятно. Ехал как по Волге. Двигаюсь отсюда на Капри ненадолго»572. На острове Ленин встречался у Горького с Богдановым, Луначарским и другими. Никаких признаков публицистической или иной деятельности не зафиксировано. «Касательно этого второго двухнедельного визита единодушны даже советские биографы: отпуск в чистом виде. Ленин поднимается на зловещий Везувий (Горький обычно цитировал приезжим Гёте: «Адская вершина посреди рая»), осматривает Помпеи, наслаждается замечательной инфраструктурой для пеших прогулок, загорает, купается»573. Уехал 1 (14) июля 1910 года. Сейчас недалеко от каприйской виллы Горького – между Садами Августа и тропой виа-Крупп – стоит памятник Ленину.

Затем Ленин с женой и тещей отдыхали во французском Порнике на берегу Бискайского залива. Писал оттуда Марии Ильиничне 28 июля: «Отдыхаем чудесно. Купаемся и т. д.»574. Крупская подтверждала: «Много купался в море, много гонял на велосипеде – море и морской ветер он очень любил, – весело болтал о всякой всячине с Костицыным, с увлечением ел крабов»575.

Отдохнув вволю, Ленин 10 (23) августа отбыл на VIII конгресс II Интернационала в Копенгаген. На одном из вокзалов его пути пересеклись с Троцким. «Нам пришлось дожидаться около часу, и у нас вышел большой разговор, очень дружелюбный в первой части и мало дружелюбный во второй». Перед этим Троцкий опубликовал статью с осуждением большевистских экспроприаций. «Ленин пытался добиться в российской делегации осуждения моей статьи. Это был момент наиболее острого нашего столкновения за всю жизнь. Ленин был к тому же нездоров, страдал от острой зубной боли, вся голова была у него перевязана»576.