Тридцать три несчастья - Марина Константинова

Анна Васильевна пила кофе. Быстрицкий подошел к ней и без особых хлопот договорился о временном изъятии кассеты.

Он вышел на улицу, сел в машину и поехал в «Атлантиду».

Кознов вальяжно развалился в мягком кресле и попивал хозяйский коньяк.

— Не возражаете? — спросил он у Клюквина.

— Да пожалуйста. У нас ведь не допрос, а задушевная беседа.

— Неужели? Тогда присоединяйтесь.

— Нет, спасибо. Жарко, знаете, боюсь, давление подскочит.

— А… — сочувствующе кивнул Кознов и отпил из хрустальной рюмки. — Как я понимаю, вы хотите поговорить о Лизе и о Николаевой. Вы уж извините, я вчера был не готов к беседе, слишком велико потрясение.

— А что же сегодня? Отпустило?

— Ну, зачем вы так? Я же помочь хочу и не намерен от вас ничего скрывать. Но при одном условии.

— Догадываюсь. Можете не беспокоиться. Все останется исключительно между нами, ничья репутация не пострадает.

— Хорошо, что вы поняли. Моя работа, кстати, заключается и в том, чтобы избегать огласки. Публика любопытна, но некоторых вещей ей знать не полагается, сами понимаете. Я бы не хотел, чтобы что-то просочилось в прессу.

— Я ведь уже сказал.

— Тогда не будем терять времени, начнем. Итак, Оленька Николаева. Вполне предсказуемая личность. — Кознов замолчал на секунду, подбирая нужные слова. — Обеспеченная семья, отличный аттестат, в Щукинское училище поступила с первого раза. Дисциплинированная, пунктуальная, никаких отклонений. Мечта режиссера, если можно так выразиться.

— А подробнее?

— Понимаете, с ней было легко работать. Режиссеры всегда точно знали, что она сможет сделать, а чего — нет. В основном эксплуатировали ее внешность, ведь актриса-то она довольно слабенькая. Знаете, как сказал великий Пушкин: «В чертах у Ольги жизни нет». Так вот это про нее, прямо в точку. Красивая механическая кукла. Никаких эксцессов, скандалов, сплетен. Вела себя безукоризненно. У меня с ней вообще никогда не было хлопот. Да вот, кстати, почитайте, — Кознов потянулся к журнальному столику и вытащил из пухлой пачки выпуск «ТВ-парка», раскрыл журнал на развороте и протянул Клюквину.

Александр Владимирович бегло просмотрел интервью с Николаевой. Кроме роскошных глянцевых фотографий, глазу было не за что зацепиться. В интервью — стандартный набор пошлых фраз о секрете красоты, о последних съемках и творческих планах. И ничего о личной жизни.

— Да, действительно… Общие слова.

— Вот именно.

— А почему же такая послушная девочка ушла от родителей?

— Кто вам это сказал? Да ничего подобного. Просто в последнее время она жила с престарелой бабкой, присматривала за ней. Та, кажется, квартиру ей завещала. А может, комнату в коммуналке, если честно, я не в курсе.

— Это понятно… Только я ведь не о бабушке вас спрашиваю, Дмитрий Васильевич. Что это за квартира в Беляеве, которую она снимала?

— Ах, вот вы о чем. Здесь я не в курсе, что и как. Сам узнал только в тот день, когда Ольга пропала. До сих пор адреса не знаю.

— Может быть, у нее появился мужчина?

— А хрен ее знает! Николаева темная лошадка была. Ходили какие-то слухи про ее роман с каким-то буржуем, то ли уголовником, то ли «новым русским». Кто их теперь разберет. Короче, с неким «тверским купчиной»…

— Как вы сказали? «Тверской купчина»?

— Да она сама его так обозвала. Но только она бросила его. Давно уже, около полугода назад. Вряд ли это он ей квартиру снимал… — Кознов задумался. — Он вообще жмот был. Такими деньжищами ворочал, а Ольга на стареньком «Гольфе» ездила. На Таньку-то он прилично тратил, потому Николаева костьми легла, чтобы отбить его.

Разговор становился все интереснее. Клюквин уже не был так уверен, что Ревенко обманула его. У нее очень даже могли возникнуть важные дела в этой проклятой Твери.

— А что же Садретдинова? Так и сдалась без боя? А законная месть?

— А, так вы уже в курсе?.. Катька разболтала?

Клюквин промолчал.

— Да черт их разберет, этих баб! Но явных стычек у нее с Танькой не было. Ольга всегда все свои дела улаживала по-тихому. Вот Лиза — та другая. У нее душа нараспашку, жила наотмашь. Что думает, то и брякнет.

— У нее были враги?

— У кого? У Ольги или у Лизы?

— У обеих.

— У Ольги — вполне вероятно, но я не знаю. А у Лизы… — Кознов задумался. — Да вроде нет. Лизу все любили.

— А этот тверской деятель или Садретдинова могли устроить ей неприятности? Ведь она у них приз увела.

— Да Лизка тут ни при чем. У нее была классная работа в «Белом караване». Она была явной претенденткой. И в интриге не участвовала. Это мама Люба все развела по своим местам. А с Лизки-то какой спрос?

— Значит, неприятности были у Ревенко?

— Вот этого я не знаю. Скандал был, конечно, а о последствиях мне неизвестно.

— Но получается, что у Садретдиновой был повод разобраться со всеми тремя? Одна увела мужика, другие — приз…

— Мысль, безусловно, интересная, но я не берусь судить.

— А расскажите-ка мне, Дмитрий Васильевич, в каких отношениях были Чикина и Николаева.

— Да в ужасных. Ненавидели друг друга.

— Почему?

— Да все как-то смешалось… Здесь и творческая ревность, и человеческая несовместимость, что ли… Николаева была девка заносчивая, а Лиза не переносила высокомерия. Ну и цапались они, конечно. Да еще… — Кознов замялся, плеснул себе коньяку и вперил взгляд в окно.

Небо заволокло свинцовыми тучами, в кабинете резко потемнело. Тогда Кознов включил торшер, и кабинет заполнился мягким, рассеянным светом.

— Да еще Кирилл Воронов, так? — подсказал Клюквин. — Ведь они обе спали с ним?

Кознов уронил пепел на ковер и тупо втирал его в ворс. Клюквин молча ждал.

— Нет. Это не так. То есть не совсем так… То есть совсем не так.

Кознов явно занервничал. Он ткнул сигарой в пепельницу, фарфоровое блюдечко запрыгало у него под рукой и, соскользнув с подлокотника, закрутилось по полу.

— Александр Владимирович, я не знаю вашего источника, но вас информировали неверно. Ну, то есть в каком-то смысле верно, но… Я бы иначе расставил акценты.

— Объясните.

— Слушайте, ну зачем вам это нужно, а? Ну какая разница, кто, с кем, сколько раз? Зачем теперь копаться в этом? Я не хочу об этом говорить.

— У вас есть причина?

— Нет. Просто противно. Хотя вы все равно докопаетесь, а потом злые языки разнесут по всей Москве.

Клюквин разозлился. Он резко встал из-за стола, по старой привычке засунул руки в карманы брюк и подошел к Кознову. Нависнув над ним, он стал чеканить слова: