Колдун и кристалл - Стивен Кинг

– Да? – безо всякого интереса спросила тетя Корд, затемвернулась к более важному. – Было больно?

– Чуть-чуть.

– Ты плакала?

Сюзан покачала головой.

– Хорошо. Лучше не плакать. Всегда лучше. Я слышала, еехлебом не корми, только дай посмотреть на их слезы. А теперь, Сью… она тебечто-то дала? Старая ведьма что-то тебе дала?

– Да. – Она сунула руку в карман и достала листок бумаги сословом

ЦИЛАМУДРЯНАЯ

написанным детским почерком Риа и с изображением вил.Протянула его, и тетка жадно схватила листок. Последний месяц или около тогоКорделия во всем потакала племяннице, но теперь, добившись желаемого (Сюзанзашла слишком далеко и пообещала слишком многое, чтобы дать задний ход), вновьпревратилась в склочную, злобную, подозрительную женщину, какой Сюзан знала еевсю жизнь. Ту самую, что едва ли не каждую неделю выводила из себя своегофлегматичного, добродушного брата. Пожалуй, обратная перемена только радовалаСюзан. Тетя Корд, изо дня в день изображающая Сибиллу-Добродетельницу, сводилаее с ума.

– Да, да, это ее знак. – Тетушка провела пальцами по вилам.– Некоторые говорят, дьявольская отметина, но что нам до этого, не так ли, Сью?Отвратительная, ужасная личность, но с ее помощью две женщины смогут чутьдольше просуществовать в этом мире. И тебе придется увидеться с ней еще толькораз, наверное, под зиму, когда у тебя округлится живот.

– Позже. – ответила ей Сюзан. – Я могу лечь с ним, когдавзойдет Демоническая Луна. После ярмарки Жатвы и праздничного костра.

У тети Корд округлились глаза, рот приоткрылся.

– Она так сказала?

Уж не считаешь ли ты меня лгуньей, тетя? – подумала Сюзан снесвойственной ей резкостью. Характером она скорее пошла в отца.

– Да.

– Но почему? Почему так долго?

Тетя Корд, безусловно, расстроилась, на ее лице отразилосьразочарование. Пока эта затея принесла восемь серебряных и четыре золотыемонеты, благополучно запрятанные туда, где тетя Корд хранила свои денежки (аСюзан подозревала, что их там предостаточно, хотя Корделия и обожала при каждомудобном случае жаловаться на нищету). Удвоенная сумма причиталась ей в то самоеутро, когда запачканная кровью простыня отправится в прачечнуюДома-на-Набережной. Столько же обещали заплатить в тот день, когда Риаподтвердит, что ребенок в чреве Сюзан нормальный и развивается как положено.Большие деньги. Очень большие, для такого маленького городка и таких маленькихлюдей, как они. А теперь оплата откладывается на столь длительный срок…

Вот тут и настал тот миг, о котором Сюзан не раз молилабогов (хотя без особого усердия) перед сном: ей нравилось, когда тетя Кордвыглядела так, будто ее жестоко обманули, обвели вокруг пальца. Все лучше маскилицемерного смирения, в которой тетушка появлялась на людях.

– Почему так долго? – повторила она.

– Полагаю, тебе надо сходить на Коос и спросить ее.

Губы Корделии Дельгадо, всегда тонкие, сжались с такойсилой, что практически исчезли.

– Ты мне грубишь, мисси? Ты мне грубишь?

– Вовсе нет. Я слишком устала, чтобы грубить. Я хочупомыться… все еще ощущаю на себе ее руки… и лечь спать.

– Так иди. Может, утром мы это обсудим в более спокойнойобстановке. И мы, разумеется, должны поставить в известность Харта. – Онасложила листок, который Риа дала Сюзан, улыбнулась при мысли о предстоящемвизите к Харту Торину, рука ее двинулась к карману.

– Нет. – Голос Сюзан прозвучал как удар хлыста: рука тетушкизамерла в воздухе. Корделия изумленно воззрилась на племянницу. Сюзансмутилась, но не отвела глаз, а ее протянутая рука не дрожала.

– Этот листок должен храниться у меня, тетя.

– И кто так решил? – Голос тети Корд звенел от ярости,напомнив Сюзан о том звуке, что шел от червоточины. – Кто научил тебя сказатьтакое женщине, воспитавшей девочку, оставшуюся без матери? Сестре бедного отцаэтой девочки?

– Ты знаешь, кто. – Руку она не опускала. – Я должна держатьэтот листок при себе, и я должна отдать его мэру Торину. Она сказала, что ейбез разницы, что случится потом. Он может даже им подтереться (румянец,выступивший на лице тетушки, доставил Сюзан немалое удовольствие), но покалисток должен храниться у меня.

– Я никогда не слышала ничего подобного. – пробурчала тетяКорделия, но вернула грязный листок. – Чтобы столь важный документ хранился утакой молоденькой девушки? Не понимаю.

Однако я достаточно взрослая, чтобы стать наложницей мэра,не так ли? Лежать под ним, слушать, как хрустят его кости, принять в себя егосемя и, возможно, выносить его ребенка.

Теперь она смотрела на карман, в который засовывала листок,не хотела, чтобы тетя Корд увидела переполняющее ее взгляд возмущение.

– Иди к себе – Тетя Корд сбросила кружева с колен вкорзинку. – А когда будешь умываться, удели особое внимание рту. Очисти его отдерзости и неуважения по отношению к тем, кто положил столько сил ради егохозяйки.

Сюзан молча повернулась, с трудом удержавшись от резкогоответа, благо вариантов хватало и направилась к лестнице Когда она поднималасьпо ступенькам, в ней, как это часто случалось, боролись обида и стыд.

И вот теперь она лежала в постели и не спала, хотя уженачали меркнуть звезды и на горизонте просветлело небо. События ночи пролеталиперед ее мысленным взором, она словно тасовала карточную колоду, открываяразные карты. Но одна появлялась гораздо чаще остальных: с лицом УиллаДиаборна. Она думала, каким суровым это лицо может быть в один момент и какиммягким уже в следующий. И как красиво это лицо. Да, очень красиво. Во всякомслучае, на ее вкус.

Я никогда не приглашал девушку на конную прогулку, и ни однадевушка не приглашала меня в гости. Но я бы пригласил тебя, Сюзан, дочь Патрика

Почему сейчас? Почему я встретила его именно сейчас, когданичего путного из этого не выйдет?

Если это ка, она налетает как ветер. Как ураган.

Она ворочалась с боку на бок, наконец перекатилась на спину.В эту ночь ей уже не уснуть, продумала Сюзан. Может, встать и пойти на Спуск,полюбоваться восходом солнца?

Однако она осталась в постели, испытывая какое-тонедомогание и абсолютно здоровая одновременно, глядя на тени, вслушиваясь впение первых утренних птах, думая о его губах, слившихся с ее, зубах, скрытыхэтими губами, запахе кожи, грубой материи рубашки под ее ладонями.