О чем молчат мертвые - Лаура Липман

Девочки так никогда и не узнали всех подробностей. Хоть и знали, конечно, что их удочерили – пусть Хизер и отказывалась в это верить, а Санни, наоборот, делала вид, что помнит все до мелких подробностей. «У нас был дом в Неваде, – рассказывала она Хизер. – Огромный дом с забором. И еще пони!» Но даже честный Дэйв не решился рассказать девочкам всю правду о матери, сбежавшей из дома в семнадцать, об отце-убийце, о двух смертях, наступивших только потому, что у Салли не хватило духу позвонить родителям и попросить их избавить ее от мужа, которого они невзлюбили с самого начала. Мириам придерживалась мнения, что девочкам вообще не стоит знать этой правды, а Дэйв считал, что это знание должно означать их вступление во взрослую жизнь, лет в восемнадцать или около того.

Но те добрые небылицы, которые Дэйв рассказывал им на промежуточном этапе, нравились ей еще меньше мысли открыть девочкам правду.

– Расскажи мне про мою другую маму, – просили его перед сном Санни или Хизер.

– Что ж, она была очень красивая…

– А я на нее похожа?

– Да, просто вылитая, – отвечал Дэйв, и это было правдой. Мириам видела фотографии в доме Тёрнеров. Салли была такой же миниатюрной, с такими же непослушными светлыми волосами. – Она была очень красивой, вышла замуж и продолжала радоваться жизни. Но произошел несчастный случай…

– Автокатастрофа?

– Ну, вроде того.

– А что именно?

– Да, автокатастрофа. Они погибли в автокатастрофе.

– Мы тоже были с ними в машине?

– Нет.

Эта часть сильно волновала Мириам. Девочки находились дома во время убийства. Хизер лежала в кроватке, Санни играла в манеже. Сестры были в другой комнате, но вдруг они что-то видели или слышали? Вдруг Санни запомнила что-то более реальное, чем дом в Неваде и пони?

– А где мы были? – спрашивали девочки.

– Дома с няней.

– Как ее звали?

И Дэйв продолжал придумывать подробности истории, пока она не превратилась в самую колоссальную ложь, какую Мириам только слышала в своей жизни.

– Мы расскажем правду, как только им исполнится восемнадцать, – успокаивал он ее.

Похоже, он считал право знать правду чем-то вроде права голосовать или пить пиво. Дэйв и Мириам были трудолюбивыми, но неопытными бобрами, которые наскоро строили плотины, чтобы сберечь свои секреты от посторонних глаз, и пытались залатать маленькую течь, в то время как рядом с ними вот-вот собиралось подняться цунами. В конце концов все их секреты всплыли на поверхность, но всем было на них плевать. Кто станет обращать внимание на такие ничтожные мелочи в постапокалиптическом мире, где вокруг и без того много мусора? В тот день, когда Изабель и Герберт Тёрнер пришли к ним за помощью, Мириам думала, что дает второй шанс двум невинным жизням. Но в результате оказалось, что это девочки дали Мириам еще один шанс начать жизнь заново. А когда они исчезли, Мириам потеряла часть себя.

«Пошло оно все к черту, – подумала она и резко свернула налево под запрещающий знак. – Поеду в Бартон-Спрингс».

Но, проехав один квартал, Мириам все-таки вернулась к своему первоначальному маршруту. Дела на рынке недвижимости в Остине шли все хуже. Она не могла позволить себе рисковать клиентами.

– А ты соображаешь быстрее, чем кассовый аппарат, – заметил Рэнди, управляющий магазина.

– Простите?

– Новый кассовый аппарат сам считает сдачу, думает за тебя. Но ты, как я посмотрю, не даешь ему подумать. Ты всегда на шаг впереди, Сильвия.

– Сил, – сказала она, поправляя форму, которую они были обязаны носить, – швейцарский национальный костюм, дополненный облегающим лифчиком и пышными рукавами. Все девушки просто ненавидели эту форму с глубоким декольте, выставляющим грудь напоказ, стоило им наклониться, чтобы достать с витрины сыр или колбасу. Зимой они надевали под платье водолазку, но сейчас, в апреле, этот трюк не проходил. – Сил, а не Сильвия.

– Ты даже кусок дерьма в целлофан завернуть не сможешь, – продолжил ее начальник. – Никогда не видел, чтобы кто-то не мог управиться с рулоном целлофановой пленки. И продавать ты ни черта не умеешь. Если кто-то покупает копченую колбасу, ты должна втюхать еще и горчицу. Если кому-то нужна маленькая подарочная корзина, уговори купить большую.

«Но мы не получаем процента с продаж», – хотела сказать она. Однако ей было ясно, что делать этого не стоит. Она одернула правый рукав, и левый соскользнул с плеча, а когда одернула левый, то соскользнул правый. Ладно, пусть Рэнди смотрит на ее голое плечо.

– Похоже, тебе не нужна эта работа, а, Сильвия? – усмехнулся он.

– Сил, – снова поправила она. – Это сокращенно от Присцилла, а не от Сильвия. – Она старалась придумывать себе новые имена сама. Теперь ее звали Присцилла Браун, и ей было двадцать два года, по имевшимся у нее документам: свидетельству о рождении, страховке, паспорту и другим – в общем, по всем, кроме водительских прав.

– А ты избалованная, не так ли?

– Простите?

– Ты же никогда в жизни не работала. Ты сказала, что в средней школе тебе работать не разрешали, но теперь ты… где? – Управляющий заглянул в бумаги. – Колледж Фэрфакса? Папина дочка, верно?

– В смысле?

– В смысле он постоянно отстегивал тебе карманные деньги, так что и работать не надо было. Испортил тебя.

– Наверное.

О да, испортил, это точно!

– Так вот, продажи упали, – заявил Рэнди. – Причем это тянется с самого Рождества, если тебе интересно. А теперь мне нужно все исправить и…

Он выжидательно посмотрел на нее. Она всегда этого боялась. С тех пор как Сил пришлось самой о себе заботиться, она много раз оказывалась в подобной ситуации, пытаясь выдержать разговор с работодателем. Но это было чертовски трудно: сами слова были ей более-менее знакомы по отдельности, но понять общий смысл она не могла. А больше всего она опасалась, что кто-то специально не договаривал предложение, надеясь, что она сама его продолжит. Но что, если бы она ответила что-нибудь совсем невпопад? Даже сейчас она, например, хотела сказать: «…и ввести в продажу новую линию низкокалорийных продуктов». Но Рэнди явно собирался поднимать уровень продаж по-другому. Он имел в виду: «Вот дерьмо, да ты уволена!» Опять.

– Ты не очень-то общительная, – заметил управляющий. – И неглупая, но продажи – не твое.

– Не знала, что я работала в продажах, – сказала она, и ее глаза наполнились слезами.

– Ну, ты ведь продавщица, – недоумевающе сказал ее шеф. – Это твоя должность. Продавщица.

– Я исправлюсь… и с продажами, и с упаковкой. Я могу… – Она посмотрела на Рэнди из-под мокрых ресниц. На него ей повлиять не удастся. Инстинкты никогда не подводили ее в таких случаях. – Вы засчитаете сегодня за целый день? Или я должна доработать оставшиеся часы?